Индийский ноктюрн. Антонио Табукки

Чтение книги онлайн.

      – Его звали Ксавье.

      – Миссионер? – спросил он. Потом сказал: – Конечно, не англичанин, верно?

      – Верно, – сказал я, – он португалец, но не миссионер, португалец, потерявшийся в Индии.

      Доктор согласно покивал. Он был в паричке из черных волос, который съезжал набок при любом движении головы.

      – Много людей теряется в Индии, – сказал он, – кажется, эта страна создана специально для этого.

      Я сказал: «Увы». И взглянул на него. Он тоже посмотрел на меня с беззаботным видом, словно находился тут случайно, и вообще все случайно, потому что так и должно было быть.

      – Вам известна его фамилия? – спросил он. – Иногда это помогает.

      – Джаната-Пинто, – сказал я, – у него были старые индийские корни, думаю, что один из его предков был из Гоа, так, во всяком случае, он утверждал.

      Доктор кивнул, как бы говоря, что этого достаточно; но это было явно не то, что он действительно хотел сказать.

      – Наверняка здесь должен быть архив, – заметил я, – во всяком случае, очень надеюсь.

      Он улыбнулся с несчастным и виноватым видом. У него были белоснежные зубы и в верхнем ряду зияла дырка – одного недоставало. «Архив…» – пробормотал он. Внезапно выражение его лица изменилось, он стал отчужденным и жестким. Посмотрел на меня холодно и как будто с неприязнью.

      – Это – больница Бомбея, – сухо заметил он, – оставьте свои европейские мерки, здесь это излишняя роскошь.

      Я умолк, он тоже сидел молча. Вынул из кармана халата плетеный портсигар, достал сигарету. Над его столом висели большие настенные часы. Они показывали семь, стрелки застыли. Я посмотрел на него, и он понял, о чем я думал.

      – Они давно остановились, – сказал он, – впрочем, сейчас полночь.

      – Я знаю, – сказал я, – я жду вас с восьми, врач из дневной смены сказал, что вы – единственный, кто может помочь, что у вас потрясающая память.

      Он вновь улыбнулся своей несчастной и виноватой улыбкой, и я понял, что опять ошибся, что обладать исключительной памятью в этом месте вовсе не дар.

      – Он был вашим другом?

      – В известном смысле, – сказал я, – какое-то время.

      – Когда его госпитализировали?

      – Думаю, около года назад, под конец сезона муссонов.

      – Год – это давно, – сказал он. Потом продолжил: – Сезон муссонов – это худшее, что есть, их здесь бывает столько.

      – Представляю, – ответил я.

      Он обхватил голову руками, словно о чем-то размышляя либо от усталости.

      – Не представляете, – сказал он. – У вас есть его фотография?

      Вопрос был простым и практическим, но он застал меня врасплох, потому что я чувствовал груз памяти и одновременно ее непригодность. Что, в сущности, мы помним о лице человека? Нет, фотографии у меня не было, было только воспоминание о нем, но оно было только моим, не поддающимся описанию, сложившимся во мне представлением СКАЧАТЬ