naturans. В отличие от воображения, эти две степени познания, которые часто объединяют под названием ratio, рассматривают все в его вечном и необходимом контексте; для них не существует возможности видеть иначе, поэтому они относятся ко всему соглашающимся, то есть свободным, образом. В этом же смысле их интересует не индивидуальное и индивидуально различное, а всеобщее, а значит, и закономерная связь, поэтому пропозиция: ничто не становится ничем, которая предсказывает необусловленную обусловленность всего, причисляется к notiones communes (Ep. 28), которые представляют собой нечто совершенно иное, чем только что отвергнутые общие понятия. Если считать, что понимание – это одобрение или самоволие, то вполне понятно, что Спиноза, при всем своем фатализме, может утверждать, что человек может достичь все большей свободы и освободиться от всех страданий. Ему нужно только понять его, осознать его необходимость, и он перестает желать чего-либо другого; более того, поскольку его проницательность возросла, то прежнее страдание стало для него причиной большей силы, а значит, и удовольствия. (Интересно сравнить с этим, как Якоб Бём позволил своему греху стать средством наслаждения для самого помилованного, см. выше §234, 5). Чем больше знание, ясное познание, становится желанием, то есть аффектом, тем больше оно способно, согласно вышеуказанному закону, побеждать страдательные аффекты; чем больше оно растет, тем больше увеличивается спокойствие (acquiescentia) и сила духа (fortitudo, rirtus). Это имеет высшую и продолжительную радость, блаженство, не как свою награду, но в этом состоит блаженство (V, pr. 52). Поскольку все признается в своей необходимости только тогда, когда оно признается необходимым следствием бесконечного, божественного бытия, эта радость невозможна без идеи Бога, поэтому (ср. выше в подпункте 10 определение любви) это признание обязательно есть любовь к Богу (V, pr. 32. Coroll.). О том, что эта amor intellectualis есть не что иное, как любовь к истине, прямо говорится в Tract. brev. (Suppl. p. 116). Как мы любим истину не для того, чтобы она снова любила нас, так и Бог не любит нас; в самом деле, просто желать, чтобы он любил нас, означало бы, поскольку Бог не может любить ни одно отдельное существо, желать, чтобы оно не было Богом (V, pr. 19). Итак, не Бог любит нас, а мы, когда признаем, любим Бога. Но поскольку все мы вместе составляем intellectus infinitus, который познает и тем самым любит Бога, можно сказать, что наша любовь – это часть той любви, которой Бог любит Себя, что той же любовью, которой Он любит Себя, Он любит и людей, и, наконец, что наша преданность Богу – это Его слава и Его честь (V, 36. c. Cor. et Schol.).
Поскольку адекватные идеи, как составные части intellectus infinitus, вечны, и только их фрагменты преходящи, то чем больше адекватных идей составляет разум человека, что опять-таки будет иметь место тем чаще, чем совершеннее организовано его тело, тем большая его часть должна быть вечной, и, следовательно, тем меньше у него причин бояться смерти (V, 38. 39). (Тот, кто находит в последних предложениях личного Бога, личную непрерывность и кто знает что еще, не должен забывать, что, согласно прямому заявлению Спинозы, у Бога нет ни разума,
СКАЧАТЬ
