Новеллы, навеянные морем. Исаак Дан

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ крупных рыбин, едва заглушив. Но я не мог представить себе – есть мясо диких зверей и птиц. Никогда не употреблял в пищу дичь. Хотя мой отец, при всей любви к парнокопытным, каждый вид знал на вкус, злился даже, что я отказываюсь их есть. Смеялся над моей ненавистью к чучелам. Охотники и егеря в моем детстве были нашими частыми спутниками, некоторые из экспедиций без их помощи не состоялись бы. Хотя многие из них были надежными товарищами, в основном прекрасно относились ко мне – ребенку, подростку, я чувствовал к охотникам и егерям тайную неприязнь. Но ни один из них не вызывал у меня такого отвращения, как Рома.

      С Ромой я был знаком благодаря Мюнгхаузену. Рома Мюнгхаузена боготворил. Он каждое лето приезжал сюда и жил в старой, истёртой брезентовой палатке почти у берега, готовя себе пищу на костре, и оставляя продукты своей жизнедеятельности в паре метров от своего нехитрого жилья в зарослях маслин, даже не делая себе труд их зарывать. Не знаю, где он обретался в холодное время, был ли у него какой-то постоянный дом, заработок, откуда брал деньги, чтобы добраться сюда. Кое-кто из посёлка полагал, что он крадёт на их огородах.

      Рома был самым преданным слушателем Мюнгхаузена. Слушая, раскрывал рот, не в переносном смысле, а самым натуральным образом, да так широко, что самая мелкая из всех пожранных им чаек могла бы, пожалуй, выбраться из его нутра.

      Костёр в такую жару, насколько знал Рому, должен был означать жарку чаек на самодельных вертелах из толстого прута. Но палёным не пахло. Подойдя ближе, я с облегчением не обнаружил убитых птиц. Рома просто ломал сучья и подбрасывал их в пламя. Он любил жечь костры столь же сильно, как сворачивать чайкам шеи. В моих воспоминаниях он либо нырял за мидиями, мелкими крабами или рапанами, либо убивал чаек, либо слушал Мюнгхаузена, либо шёл из своей палатки в кусты, либо жёг костры.

      – Привет, Рома, – сказал я.

      – Привет, – едва обернувшись, ответил он. Рома говорил очень мало, в основном опираясь на междометья. Молчаливость была его единственным и неоспоримым достоинством.

      – Сейчас тебя кое с кем познакомлю, – Мюнгхаузен тянул меня дальше.

      Эта парочка была здесь, женщина с широкими плечами, которую я видел за этюдником, и лысоватый, что лежал рядом с ней. Они отдыхали чуть в стороне, в тени, расположившись так, чтобы на них не шёл дым костра.

      Её звали Ева. Теперь у меня несколько знакомых, которых зовут Ив, но тогда это была первая увиденная мной живая женщина, которую звали Ева. Его имя было самым банальным и распространённым – Саша.

      Раздражаясь от эпитетов, которыми обильно увенчивал нас Мюнгхаузен, представляя друг другу, я рыскал глазами по сторонам. Быстро нашёл два этюда, написанных маслом и определённо пахнущих соляркой, один большой и другой в два раза меньше.

      Большой был тот, что она писала, когда я проходил мимо. Свежесть его исчезла. Она записала его очень плотно и, видимо, стремясь сделать более совершенным, уничтожила первоначальную пронзительную СКАЧАТЬ