– Так что сказать ветеринарам? – уже на пороге спросил Сами с таким видом, будто извинялся, что отнял столько времени.
Адам глубоко вздохнул.
– Пусть усыпляют.
Сами молча исчез, после чего Адам повел себя весьма необычно: вслух произнес несколько грубых, чисто американских ругательств. Дэвид Мерино такого ни за что бы не допустил. Снебрежничал… Как будто этот кто-то, кто снебрежничал, знать не знал, чего стоит такая небрежность. Впрочем, во Франции гигиена – понятие довольно размытое. Чтобы прийти к такому заключению, достаточно спуститься в метро в час пик.
Адам выключил монитор и встал. Дэвида удар хватит, когда узнает. Три бесценные мышки улетели в свой мышиный рай, не пожелав поделиться хоть какими-то результатами.
Он вышел на улицу. Было не особенно холодно, но небо затянуто тучами, а в воздухе висит моросящий парижский дождичек. Зиму в Париже действительно можно назвать зимой с большой натяжкой – разве что в том смысле, что погружает в депрессию. Адам нашел лавку под навесом и присел, и в тот же момент пискнул телефон.
Не глядя на дисплей, зажмурился на секунду – а вдруг поможет исполнению желаний? Расхожее мнение – любовь превращает человека в ребенка. Даже какие-то афоризмы существуют на этот счет. Всем влюбленным по двенадцать, то-то взрослые и злятся. Представил лицо Матьё – зеленые глаза, длинные густые волосы, модная небритость, которую почему-то называют интеллектуальной. Интеллектуальная небритость, что бы это ни значило. Очевидно, человек настолько занят своими чересчур интеллектуальными мыслями, что не успевает побриться.
Нет – сообщение от мобильного оператора. Пора пополнить карточку.
Адам раздраженно сунул телефон в карман и снова выругался, на этот раз еще затейливее. Как же он устал от всего этого спектакля! Сплошное, бесконечное ожидание. Короткие, слишком короткие моменты счастья – и вновь томительное, выматывающее ожидание. Если он уже ничего не значит для Матьё, то достоин ли Матьё занимать все его мысли? Может, и нет, но что поделаешь? Он тосковал по Матьё так, что ему иногда казалось: достаточно хотя бы увидеть друга, хотя бы… как там у Жака Бреля? Тень его руки, тень его собаки, хотя бы тень его тени…
Одержимость – другого слова не подберешь.
Три дохлые мыши, а теперь еще и это. Он сунул замерзшие руки в карманы и долго сидел и дулся – то ли на нерадивых лаборантов, то ли на Матьё, то ли на самого себя.
* * *
– О боже… – Селия прикусила губу. Отец в койке, под желтым больничным одеялом, с белоснежной повязкой на лбу. – О, папа…
– “О боже”, пожалуй, да, а вот “о, папа” рановато, Тыквочка. Живу пока. – Тед Йенсен с интересом посмотрел на завязанный подарочной ленточкой яркий пакет у нее в руках. – Я и не знал, что у меня сегодня день рождения.
Селия протянула отцу пакет и присела на край больничной койки.
– Выглядишь ты ужасно… Болей нет?
– Меня СКАЧАТЬ