Со стороны Веллингтонских казарм, с учебного плаца, с пронзительным визгом ворвались через открытое окно барабаны и горны, озвучивая сигнал вечерней зари, с пугающей ясностью, будто играли тревожный сбор, затем стали стихать, по мере того, как оркестранты промаршировали по гравию, удаляясь, затем загремели вновь. Фивершэм не изменил осанки, однако по его лицу теперь было заметно, что он вслушивался, вслушивался так же задумчиво, как задумчиво и читал телеграмму. В последующие годы этот момент снова и снова возникал в воспоминаниях каждого из троих гостей. Освещённая ярким, домашним огнём гостиная, открытое окно с видом на несметное число лондонских ламп, Гарри Фивершэм, сидящий перед развёрнутой телеграммой, громко взывающие литавры и духовые, переходящие затем в негромко и приятно звучащую музыку, манящие туда, куда лишь мгновение назад приказывали идти, – все эти подробности составляли картину, краски которой не поблёкли с течением времени, хотя её значимости теперь не понимали.
Вспоминалось то, что Фивершэм вдруг вскочил со стула, прямо перед тем, как звуки оркестра прекратились, в сердцах смял телеграмму, швырнул её в огонь и, прислонившись спиной к каминной полке, ещё раз сказал:
– Я не знаю, – так, будто уже выбросил то послание, какое бы оно ни было, из головы, и теперь резюмировал таким неопределённым образом относящиеся к прошлому доводы. Долгое молчание было таким образом нарушено, а обряд заклинания завершён. Огонь, взявшись за телеграмму, принялся трясти её, и она зашевелилась, как живая, словно корчилась от боли, потом изогнулась и развернула одну свою часть и секунду пролежала открытой, расправив складки, объятая пламенем, но ещё не съеденная им, и два или три слова стали чётко видны в жёлтом свете пламени. Затем огонь захватил и этот гладкий кусок и в мгновение ока сморщил его в чёрные клочья. А капитан Тренч весь этот промежуток времени пристально глядел в огонь.
– Ты, я полагаю, вернёшься в Дублин? – спросил Дарренс. Он, выйдя из ниши, опять оказался в комнате. Так же, как его товарищи, он чувствовал необъяснимое облегчение.
– В Дублин нет. Я поеду в Донегал через три недели. Там намечается бал; выражена также надежда, что ты приедешь.
– Я не уверен, что смогу. Если на Востоке случится беда, то меня, возможно, вызовут в штаб.
Беседа опять замкнулась на вопросах войны и мира и велась в этой плоскости до тех пор, пока Вестминстерские часы не забили одиннадцать, и на последнем их ударе капитан Тренч поднялся с места, а затем и Виллоуби с Дарренсом последовали его примеру.
– До завтра, – сказал Дарренс Фивершэму.
– Встретимся как обычно, – ответил Гарри.
Трое его гостей спустились вниз и вместе пошли через парк. На СКАЧАТЬ