Четыре пера. Альфред Мейсон

Чтение книги онлайн.

      – Уж побеспокоила она меня за зиму, – отвечал Сатч, – но ведь этого и следовало ожидать.

      Генерал Фивершэм кивнул, и оба некоторое время помолчали. Местность, круто обрываясь за террасой, представляла собой широкую равнину, разделённую участками бурых земель, изумрудных лугов и тёмно-зелёных рощ. С этой равнины, сквозь марево солнца, поднимались голоса – негромко, но отчётливо. Вдалеке, в стороне Хоршама, змеились белые завитки паровозного дыма, то на миг появляясь из-за деревьев, то опять исчезая в них, а на горизонте высились холмы Даунз, залатанные кое-где белизной мела.

      – Я так и подумал, что найду Вас здесь, – сказал Сатч.

      – Это был некогда любимый уголок моей супруги, – произнёс Фивершэм совершенно невозмутимым голосом, – и в этот час она сидела бы здесь. Пространственную пустоту она необыкновенно любила.

      – Да, – сказал Сатч, – она обладала воображением. Могла в мыслях оживить её людьми.

      Генерал взглянул на собеседника, будто с трудом понимая его, но не переспросил (он обычно выбрасывал из головы то, что было непостижимо его уму, как нечто недостойное разумения), а сразу же заговорил на другую тему.

      – Кое-кого за нашим столом сегодня будет не хватать.

      – Да. Этой зимой ушли Коллинз, Барбертон и Воган. Что поделать, общество надолго зачисляет всех нас в список полуокладников и отстраняет от дел. А столбец некролога – та последняя формальность, которая навсегда увольняет из армии, – Сатч вытянулся и расслабил покалеченную ногу, которая четырнадцать лет назад, в этот день, была раздроблена и искривлена при падении с пожарной лестницы.

      – Я рад, что ты приехал до остальных, – продолжал Фивершэм, – мне хотелось бы узнать твоё мнение. Этот день значит для меня больше, чем годовщина наступления на Ридан. В тот самый час, когда мы стояли под ружьём в темноте…

      – К западу от каменоломен, помнится мне, – с глубоким вздохом перебил Сатч, – как это можно забыть?

      – В тот самый час в этом доме родился Гарри. И я, в связи с этим, подумал, что он мог бы присоединиться к нам сегодня вечером, если ты не станешь возражать. Он как раз оказался дома. Он, конечно же, поступит на службу, и, возможно, научится чему-нибудь, что пригодится впоследствии – кто знает?

      – Да ради бога, – произнёс Сатч с живостью, ибо, поскольку его приезды к генералу Фивершэму ограничивались лишь годовщинами и ужинами по этому поводу, то он никогда ещё не видел Гарри Фивершэма.

      В течение многих лет Сатча озадачивали в генерале Фивершэме те качества, которые привлекали в нём Мюриэл Грэхэм, примечательную как изысканностью ума, так и красотой женщины; найти объяснения этому он никак не мог. Он был вынужден довольствоваться тем, что знал, что она по какой-то таинственной причине вышла замуж за этого человека, так намного старшего и столь непохожего на неё по характеру. Беззаветная отвага и необузданная самоуверенность были главными и, по сути, единственными качествами генерала, проявлявшимися на свет. Сидя в садовом кресле, лейтенант Сатч мысленно перенёсся на двадцать лет назад, в то время, когда он, будучи офицером морской бригады, принимал участие в том безуспешном нападении на Ридан, и вспомнил сезон в Лондоне, куда он, новичок, приехал из Чайна Стейшн. Теперь ему было любопытно увидеть Гарри Фивершэма. Он не отдавал себе отчёт в том, что это больше, чем природная любознательность человека, ставшего при относительной молодости инвалидом, который превратил изучение человеческого естества в любимое занятие. Ему было просто интересно посмотреть, в кого уродился парень – в мать или в отца.

      Итак, в тот вечер Гарри Фивершэм участвовал в праздничном застолье и внимал рассказам старших, а лейтенант Сатч наблюдал за ним. Все истории происходили в ту мрачную зиму в Крыму, и новая всегда начиналась до того, как была закончена предшествующая. Это были рассказы о неминуемой смерти и рискованных подвигах, о голодных лишениях и холоде снегов, но описывались они в немногих словах и повседневным тоном, будто люди, имевшие к тем событиям отношение, осознавали их как нечто отдалённое; и лишь изредка раздавались замечания более громкие, чем заурядное “Весьма любопытно!”, и восклицания более значимые, чем смешки.

      Но Гарри сидел и слушал, будто происшествия, о которых повествовали столь беспечно, в самом деле имели место в данный момент и в этих стенах. Его чёрные глаза – глаза матери – сосредотачивались с каждой историей то на одном рассказчике, то на другом, и, широко раскрытые, не сводились с говорящего до тех пор, пока не произносилось последнее слово. Он был увлечён и заворожён. Выражение его трепещущего лица менялось столь живо, что Сатчу казалось, будто парнишка и впрямь слышит свист пуль в воздухе, глохнет от артиллерийских залпов, скачет верхом в гуще эскадрона туда, куда пушки уже дотянули из тумана свои огненные языки. Когда майор-артиллерист заговорил о тревожных часах ожидания, тянувшихся от построения войск перед боем до первой команды наступать, Гарри стал водить плечами, переживая невыносимое СКАЧАТЬ