Моя летопись. Надежда Тэффи

Чтение книги онлайн.

      Гуськин деловито приблизился.

      – Не можете? Ну так садитесь мне на шею.

      Я поняла это приглашение как аллегорическое: губите, мол, все дело, а я должен вас вывозить.

      – Гуськин, я правда не могу. Смотрите, я стою, как цапля, на одной ноге… Мой башмак весь в грязи… Как же я его надену, когда, может быть, Робеспьер плюнул… Гуськин, спасите меня!

      – Так я же говорю – садитесь мне на шею. Я вас понесу.

      Ничего не понимаю.

      – Вы такой огромный, Гуськин, мне не влезть.

      – Встаньте сначала на заборчик… или вон тут кто-то небольшой, кажется, из молодежи… Можно сначала на него.

      Поеду на Гуськине, как кузнец Вакула на чёрте[33]?

      Много раз приходилось мне в моей жизни отправляться на концерты. Ездила и в каретах, и в автомобилях, и на извозчиках, но на собственном импресарио – ни разу.

      – Спасибо, Гуськин. Но уж очень вы огромный, у меня голова закружится.

      Гуськин растерялся.

      – Ну… хотите, наденьте мои башмаки?

      Тут у меня без всякой высоты закружилась голова.

      Как в минуты высшего душевного напряжения – вся минувшая жизнь острым зигзагом пронеслась перед моим внутренним взором: детство, первая любовь… война… третья любовь… литературная слава… вторая революция и… все это увенчивается незабываемыми «штиблетами» Гуськина. В черную ночь, в глуши, в грязи – какой бесславный конец! Потому что пережить этого, вы понимаете, нельзя…

      – Спасибо, Гуськин. Вы высокой души человек. Я и так дойду.

      И, конечно, дошла.

      В закуте деревянного барака, играющей роль уборной господ артистов, пока нам оттирали башмаки газетной бумагой, мы смотрели в щелочку на нашу публику.

      Барак вмещал, вероятно, человек сто. С правой стороны на подпорках и брусьях висело нечто вроде не то галерки, не то просто сеновала.

      В первых рядах – «генералитет и аристократия». Все в коже (я говорю, конечно, не о собственной, человеческой, а о телячьей, бараньей – словом, революционной коже, из которой шьются куртки и сапожищи с крагами). Многие в «пулеметах» и при оружии. На некоторых по два револьвера, словно пришли не в концерт, а на опасную военную разведку, вылазку, на схватку с врагом, превосходящим силами.

      – Смотрите на эту, вон – в первом ряду посредине… – шепчет Гуськин. – Это она.

      Коренастая коротконогая девица, с сонным лицом, плоским, сплющенным, будто прижала его к стеклу, смотрит. Клеенчатая куртка в ломчатых складках. Клеенчатая шапка.

      – Какой зверъ! – с ужасом и твердым знаком шипит мне на ухо Гуськин.

      «Зверъ»? Не нахожу. Не понимаю. У нее ноги не хватают до полу. Сама широкая. Плоское лицо тускло, точно губкой провели по нему. Ничто не задерживает внимания. И нет глаз, нет бровей, нет рта – все смазано, сплыло. Ничего «инфернального»[34]. Скучный комок. Женщины с такой внешностью ждут очереди в лечебницах для бедных, в конторах СКАЧАТЬ