Введение в русскую религиозную философию. Л. И. Василенко

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ деспотизма, каким является и фашизм, и большевизм» (15, с. 419). Но не только это. Известно другое отношение к социальным реформам, выраженное П. Столыпиным: в России либеральные преобразования могут осуществляться только в условиях сильной диктатуры. Что-то есть тут от суровости Леонтьева, хотя он мог бы возразить: уже поздно.

      Бердяев писал, что мышление Леонтьева осталось медицинским, а не гуманитарно-философским. Если соглашаться, то все, сказанное Леонтьевым о государстве и России, приобретает следующий смысл: тяжкая социальная патология предложенного им диктаторского режима надолго отложит день смерти безнадежно больного социального организма страны. Если и так, надолго ли? Леонтьев предложил нетворческую реакцию на вызов Запада: деградирующее общество замедлит процесс агонии, приняв проект жесткого силового режима, но расплатой будет превращение режима в идола, который усугубит моральное разложение нации. Леонтьев не придал этому должного значения, как и тому, что духовное возрождение народа все же возможно на путях покаяния, служения и верности Господу.

      Славянофилы начали готовить другой – конструктивный – проект: обрести жизненную силу для духовного возрождения страны через восстановление духовно-исторической памяти народа, через возврат к истокам православия и церковное созидание разумно-свободной личности (Киреевский), и соборной общинной среды (Хомяков), в которой и осуществился бы ответ на вызовы модернизации. Проект, однако, завяз в дискуссиях и исказился, не претворившись в духовно здоровые и практичные программы действий, что и оттолкнуло не только Леонтьева.

      А если с византизмом ничего не выйдет? Бердяев заметил, что если бы нашлась разумная и сильная религиозно-политическая иерархия в Тибете или в Китае, можно было бы, согласно Леонтьеву, обратиться и к ней, чтобы остановить вырождение славянства, и неважно, что там нет православия, – главное, с точки зрения политической, чтобы была культура зрелого, решительного и опытного консерватизма. Но этого там нет, значит надо делать ставку на византизм. Византизм со всеми своими амбициями, однако, рухнул под ударами сил Ислама, поэтому следует ли русским на него рассчитывать? А если нет, что же взамен, когда Запад нам чужд, как и мы ему?

      Оппонентам, задающим подобные вопросы, Леонтьев, наверное, ответил бы: примем иго Ислама (или, как теперь больше опасаются, Китая), если так повелит положение вещей, т. е. судьба. Подобных строк, впрочем, у него нет, но вывод напрашивается. Этому выводу соответствует его мнение, что для православных болгар власть турецкой Порты была духовно не так опасна, как подлая свобода европейского либерализма, поэтому азиатское иго в России отрезвило и мобилизовало бы православных. Само православие, каким он его видел в XIX в., по его оценке, уже не в силах отрезвить наш народ и спасти его от морального разложения. Это по-своему понятно, если вспомнить, что до своего обращения Леонтьев относился к православию без особого энтузиазма, СКАЧАТЬ