они – одно по сути, и всякой родящейся здесь божьей тварью, включая, конечно, и человека, это понимается так же легко, как на любом из тварных языков понимается слово «мама»… Семь первых лет Валерка (нынешний Аркадий) провёл в деревне в двух часах ходьбы от Клепиков, потом ещё десять лет каждое лето, хоть на месяц приезжал надышаться родиной. Были и любимые места рыбалки, но так заманчивы были лесные изгибы Пры-реки, что всегда казалось, что только бы суметь пробраться к потаённой, конечно, никому не ведомой излучине и уж там-то!.. Пешком, на велосипеде, потом на мопеде с младшим братом, потом уже с дядькой (вот уж был заядлый рыбачище!) на мотоцикле и с резиновой лодкой объездили всю округу, и все большие мещерские озёра – Великое, Ивановское. Шагару, и собственно Пру, Сокорево и Мартыново с Лебединым, но больше Валерке нравилось забираться в дебри к озёрам маленьким, как бы укутанным, упрятанным в лесах от всякого праздного человека, всего-то одна или две мало кому известные тропки вели к ним через сосновые буреломы и гари, они – мальчишеское сердечко не обманешь! – были ему рады, заждавшись, сразу поднимали на всплески приветствия своих хищных и не очень насельников, торопили: «Давай, давай, где там твои клепиковские червяки!», а от понимания, что на озере кроме них нет никого, рождалось странно волнующее чувство нераздельного владения этим местом… озеро оживало и превращалось в сказочной красоты женщину, каким-то чудом одновременно бывшую им самим, не ровесницу-девушку, а именно женщину, с дополнительным, как бы он сказал сейчас, измерением тайны и чуда, а само чувство – взаимным и …целомудреннейшим! Такими – и двадцать лет спустя – он помнил озеро Урцево, километров тридцать в дебри, где был потрясающий улов окуней (вот он, знак взаимности!), и с не меньшим трепетом – озеро Ютницу, воистину уютнейшее на всей живой земле место, с водой цвета позднего заката (как-то не приходило в голову тогда сравнение с кровью), отчего во время купания он виделся себе сквозь воду настоящим краснокожим индейцем, а щуки, попадавшиеся на дядькины жерлицы, были не светлозелёными, как в Пре, а бурыми. «Гарное озеро» – комментировал дядька-водяной этот феномен, а Валерка даже это понимал по-своему, как и много на свете – по-своему, и именно через эти речные и озёрные фантазии одушевления воды, стремления разгадать её простую и не разгадываемую сущность, вмещающую в себя целые живые миры с волшебными именами рыб. Иногда ему казалось, что он и сам был когда-то рыбой – так сильно влекла его часть пространства с другой стороны глади – иногда он мысленно превращался в амфибию и тогда безошибочно определял и место, где надо ловить, и будет или нет клёв. Впрочем, если клёва не предвиделось, то он себе не верил.
Мозг у настоящего рыбака так устроен, что за час до рассвета ему начинают сниться вещие (он-то в этом уверен!) сны, где правит бал госпожа рыбацкая удача. Река зовёт! Во сне всегда клюёт и почти никогда не ловится. Поплавок дрожит, ложится, тонет, ходит кругами, чуть не говорит человеческим голосом: вставай, вставай! иди на берег! подсекай!.. А не подсекается…
СКАЧАТЬ
