Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове. Павел Румянцев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ! – со слезами умиления произнёс он. – Гении – они много написать не успевают… они лишь намётки делают, а далее другие по их намёткам свои таланты проявляют. Ещё одного гения Россия потеряла!

      Но любопытствующий зевака уже оставил своего соседа и пытался протиснуться поближе.

      Внутри церкви было так же многолюдно, как и снаружи. Профессора и студенты Московского университета, литераторы и актёры, власть имущие и простой люд прощались с Гоголем, быстрая и внезапная смерть которого потрясла всю Москву.

      – Святый Боже,

      Святый крепкий,

      Святый бессмертный —

      Помилуй нас! —

      упоённо и проникновенно пропел священник.

      Начались приготовления к выносу. Решено было закрыть гроб крышкой возле церкви, чтобы народ ещё раз мог увидеть Гоголя. Морозное февральское утро поторапливало организаторов похорон.

      И вот гроб с Гоголем медленно поплыл на руках студентов. Несли, бережно передавая друг другу. При выходе из церкви кто-то из молодых людей оступился, гроб покачнулся, и многим показалось, что Гоголь пошевелился.

      – Живой! Глядите, и щёки от мороза порозовели! – запричитала одна из женщин.

      – Цыц, баба! – прикрикнул на неё стоящий рядом жандарм. – Не вишь, учёные хоронят. Стало быть, того… точно покойник. А ну, подвиньсь!

      Люди расступились.

      Гоголь в лавровом венке был страшно красив. И эта страшная, непонятная красота манила народ, завораживала и вела за собой. Толпа увеличивалась, и с каждой минутой росло напряжение. Всем казалось, что должно что-то произойти, что-то случиться. Тревога охватывала собравшихся, и ничем её невозможно было объяснить. Одно все понимали: ещё никого в Москве не хоронили так.

      – И здесь он первый! – прочувствовав атмосферу похорон, заметил профессор истории Соловьёв. – Кто знает, господа, скольких ещё Москва будет эдак провожать?

      – Единицы, Сергей Михайлович, единицы подобной чести удостоятся! – в отличие от суховатого и педантичного коллеги живо откликнулся Тимофей Николаевич Грановский. – Народу-то собралось!..

      – А друзья хороши, не пришли на вынос! Даже Аксаковых нет! – возмутился кто-то из профессуры.

      – Не любят нас с вами, «западников», вот и не пришли, – ответил Грановский. – Погубит когда-нибудь Россию этакая нетерпимость! Эх, погубит!

      – Тимофей Николаевич, что вы, право, в пророчества ударились? – откликнулся Соловьёв.

      – Так ведь пророка и хороним! – подытожил Грановский.

      И замолкли учёные мужи, и робко взглянули на Гоголя, и потянулись вослед толпе к выносу…

      – Господи! Сын бедного малороссийского дворянина из-под далёкой Полтавы – и пожалуйте, весь цвет Москвы перед гробом! – подивился Николай Берг и тут же перекрестился, словно сказал нечто крамольное.

      На что его товарищ по гимназии драматург Александр Островский довольно спокойно заметил:

      – Это магия гения, Николай! Гений – он во всем гений: и в жизни, а уж в смерти тем паче… вспомни гибель Пушкина!.. Меня другое занимает: говорят, он лестно обо мне отзывался. Выходит, благословил?

      – Александр Николаевич, а верно, что Виельгорские приезжали попрощаться? – шёпотом спросил ещё один участник похоронных мероприятий, недавний выпускник университета Евгений Феоктистов.

      – Полно… очередные слухи, – ответил Островский. – Помните, про Иосифа Виельгорского наговаривали, теперь про Нози!..

      – А может, жалеют, что отказали в сватовстве Гоголю? В лучшей аристократической церкви Москвы отпевание-то!

      – Вы никак завидуете, Евгений Михайлович? – съязвил Островский. – Успеете ещё!

      – Может, если бы не отказали, был бы жив? – смутился Феоктистов. – Я это имел в виду…

      – А-а… – протянул Островский. – Не думаю, что женщина его бы в этом мире удержала… он до них неохоч был. Да и стоит ли, как московские купцы говаривают, «опосля» философствовать. Вы бы лучше господам студентам подсобили!

      – Да, непременно! – обрадовался Феоктистов и с готовностью бросился на помощь.

      – Ты что, Александр? – спросил Берг.

      – Не люблю эту либеральствующую братию! Думаешь, он о Гоголе сожалеет? Себя пришёл показать!

      – Но ты резок!

      – Волнительно на душе, Николай! Неспокойно!

      – И мне не по себе. Да и не только нам. Смотри, наши профессора громко говорят, жестикулируют. И народ, видишь, как напирает… нервозность вокруг, а?

      – Это его дух колобродит! Эх, колобродит! Чуешь?

СКАЧАТЬ