Богиню любви в лирическом пространстве Бунина часто вытесняет богиня печали[93].
А вот отрывок из стихотворения «В старом городе» (1901 г.)[94] и мрачное описание лунной ночи в стихотворении «Светло, как днем, и тень за нами бродит» (1901 г.)[95]:
Там в садах платаны зацветают,
нежно веет раннею весной,
а на окнах девушки мечтают,
упиваясь свежестью ночной.
И в молчанье только им не страшен
близкой смерти медленный дозор,
сонный город, думы чёрных башен
и часов задумчивый укор.
-– —
Светло, как днём, и тень за нами бродит
В нагих кустах. На серебро травы
Луна с небес таинственно обводит
Сияние вкруг тёмной головы.
Остановясь, ловлю твой взор прощальный,
Но в сердце холод мертвенный таю —
И бледный лик, загадочно-печальный,
Под бледною луной не узнаю.
Бунину свойственно стремление поднять простое земное чувство до уровня, когда оно открывает душе тайны мироздания. В философском стихотворении «К прибрежью моря длинная аллея» (1900 г.) у лирической героини нет имени. У того, о чём хочет сказать автор, названия не бывает: это нечто «несбыточное», «мечты созданья». Мысленный взор поэта обращен к вечности, где мы есть существа, стоящие на какой-то одной, чётко очерченной ступени. Об этом говорит сам прибрежный пейзаж[96].
Сверхчувствительность Ивана Алексеевича, безусловно, обострилась в свете социальных катастроф, потрясших Россию в начале ХХ века. Его лирика наполнилась новым грозным значением. «Любовь прекрасна» и «любовь обречена» <…> Эти понятия окончательно совместились и совпали, затаив в глубине каждого произведения (рассказа или стихотворения) личное горе Бунина-эмигранта, вынужденного покинуть Родину с новым, уродливым лицом революционных перемен. Бунин говорил жене Вере Николаевне, что «он не может жить в новом мире, что он принадлежит к старому миру, к миру Гончарова, Толстого, Москвы, Петербурга, что поэзия только там, а в новом мире он не улавливает её». То же настроение – в поэтическом признании: «Пыль Москвы на старой ленте шляпы / Я как символ свято берегу». Женская красота, счастье, слава – всё приобретает ощущение бренности и обречённости в стране, где и весна, по меткому выражению Бунина, какая-то окаянная. Поэту, влюблённому в прошлое, только и остается, что лелеять воспоминания. В стихотворении «Что впереди? Счастливый долгий путь…» (15.IX.22.) «счастливый путь» автор предрекает молодой лирической героине, но уже не себе[97].
Если помнить, что красота, любовь, молодость, гармония всегда для Бунина оставались почти тождественными СКАЧАТЬ
93
«Чашу с тёмным вином подала мне богиня печали. // Тихо выпив вино, я в смертельной истоме поник. // И сказала бесстрастно, с холодной улыбкой богиня: // «Сладок яд мой хмельной. Это лозы с могилы любви» (1902 г.).
94
95
Там же. – С. 95.
96
Там на прибой идут ступени стройно // И львы лежат, как сфинксы, над горой; // Далеко в море важно и спокойно // Они глядят вечернею порой. // А на скамье меж ними одиноко // Сидит она… Нет имени для ней, // Но знаю я, что нежно и глубоко // Она с душой сроднилася моей. // Я ль не любил? Я ль не искал мятежно // Любви и счастья юность разделить // С душою женской, чистою и нежной, // И жизнь мою в другую перелить? // Но та любовь, что душу посещала, // Оставила в душе печальный след, – // Она звала, она меня прельщала // Той радостью, которой в жизни нет. // И от неё я взял воспоминанья // Лишь лучших дней и уж не ту люблю, // Кого любил… Люблю мечты созданья // И снова о несбыточном скорблю. //Вечерняя безмолвная алея // меня к скалистым берегам, // Где море подымается, синея, // К пустынным и далёким небесам. // И горько я и сладостно тоскую, // И грезится мне светлая мечта, // Что воскресит мне радость неземную // Печальная земная красота.
97
Что впереди? Счастливый долгий путь. // Куда-то вдаль спокойно устремляет // Она глаза, а молодая грудь // Легко и мерно дышит и чуть-чуть // Воротничок от шеи отделяет – // И чувствую я слабый аромат // Её волос, дыхания – и чую // Былых восторгов сладостный возврат… // Что там, вдали? Но я гляжу, тоскуя, // Уж не вперёд, нет, я гляжу назад. Там же. – Т. 2. – С. 175–176.