Моторы гинеколога Суна. Петр Альшевский

Чтение книги онлайн.

      Ткаченко. Ты, как нам говорил, из Кинешмы?

      Зозулин. Кинешневец.

      Ткаченко. Чего-то на слух не ложится.

      Зозулин. А кишиневец ложится?

      Ткаченко. Из молдавского Кишинева кишиневцы. Вполне себе звучит и не коробит. А кинишневцы… из Кинешмы кинешневцы…

      Зозулин. А откуда они, если не из Кинешмы?

      Ткаченко. Если больше неоткуда, то наверное, они из нее. С тем, что у жителей Кинешмы именно такое наименование, я соглашусь, но ты знай, что это далось мне непросто. Ночной жизнью ты в Кинешме живешь?

      Зозулин. Хожу ли по клубам и дискотекам?

      Ткаченко. А что еще? Сидишь, как сыч, дома и водку глушишь? От подобной ночной жизни я тебя по личному опыту остерегаю отчаянно… ночью бы спать. Или проводить ее с оптимистичными людьми в плясках и разговорах. На «Усть-Куйгинской лыжне» ночь на нас не насядет.

      Зозулин. Здесь полярный день.

      Ткаченко. Поэтому ты и едешь. Если бы тут темнело в обычном зимнем режиме, ты бы на старт не вышел. Трасса без освещения, проходит она по лесу, ты же не настолько исключительный человек, чтобы совсем голову потерять.

      Зозулин. Мне думается, что и вы бы на данное безумство не пошли.

      Ткаченко. Ради Петра Палыча пошел бы. И не в порыве энтузиазма, а подчиняясь необходимости. Он был моим наставником, от тюрьмы меня защитил… до его «Усть-Куйгинской лыжни» дела никому нет, но я, пока сам не умру, умереть ей не дам. Буду на ней соревноваться, сколько мне Бог отпустит.

      Зозулин. С кем соревноваться? Сейчас с нами, а дальше? Когда только вы для участия в ней заявитесь.

      Ткаченко. Гонка с единственным участником по всем спортивным правилам… по-моему, это допускается. Но для гонки это, естественно, признак окончательной деградации.