Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма. Николай Богомолов
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма - Николай Богомолов страница 15

СКАЧАТЬ и забыло,

      Это глубь иль это высь.

      То люби, что сердцу мило,

      Опрокинься, наклонись.

      И скользнув ногой над бездной,

      В пáданьи закрыв глаза,

      Верь, что прямо к тверди звездной

      Мы стремимся в небеса.

Валерий Брюсов Июль 190170

      Однако, как кажется, ни одно из названных и процитированных писем не могло вызвать отчаянного ответа Шестеркиной (также карандашом), который был написан 2–3 июля:

      О, мальчик мой, – любовь моя, – в какой ужас я пришла сейчас, читая твои письма… умереть, – именно – умереть хочется в такие минуты… Ты, – ты думаешь, что я, я тебе не верю, что я сомневаюсь в тебе! Боже мой, да разве же это возможно! Да разве – ты и я – не одно и то же? – Я была больна, я потерялась, мне так хотелось быть с тобой в те горькие минуты, – хотелось мучительно, тем более, что меня никто не приласкал так хорошо, как ты умеешь… Нет, теперь уж я окунулась в бездну отчаяния, – что я, я своей любящей рукой – могла причинить тебе такую боль, – такое горе…

      О, милый, о любовь моя! умоляю: прости, прости меня! если ты не простишь, если ты не забудешь, – я не знаю, что будет со мною…

      Что я сделала, что я сделала, безумная… ведь – одна минута твоего горя – целые дни – моего раскаяния… и тоски.

      Нет, верь мне, верь мне, наконец! Одного этого хочу и одного этого требую! Ты можешь делать все, что хочешь, и знай всегда, всякую минуту, что я всегда и вся – твоя, – я твоя тень, – твоя жизнь, – твое – все.

      Пришлось прервать письмо на два часа, – в это время – ужинали, ложились спать – и сейчас еще вокруг меня – не уснули, – копошатся, а я, делая вид, что читаю, пишу, стараясь не скрипнуть карандашом.

      О, как трудно оправдываться заочно! – тогда как при свидании – один поцелуй, – одно объятие – и все простится, – все забудется, и от прежней горечи и обиды не будет и следа. А теперь – я не нахожу слов, мысли путаются.

      Вторник, утро. И опять перерыв – в целую долгую ночь… Маму беспокоили мухи, и я должна была гасить огонь… Итак, дорогой мой, мы с тобой должны бояться – быть искренними, – раз правда – причиняет нам такие страдания… Мальчик мой, любовь моя, я уже не могу теперь, как прежде – писать все, что думается, что чувствуется, – раз на тебя это так действует. И то письмо – совсем не недостаток веры – в тебя, наоборот – только лишнее доказательство любви, которая ничего скрыть не может, ни малейшего настроения, ни малейшего движения души.

      Ну, милый мой, утешь меня, успокой, скажи, – что все по-прежнему, что ты – любишь меня, что ты веришь, что я верю в тебя.

      А я благословляю все свои страдания, все свое отчаяние – до ужаса, благословляю и молюсь восторженно тому Богу, который дал их мне, который дал мне эту любовь-жизнь, без которых я замерла бы как улитка. А теперь – я живу, страдаю, люблю, – трепещу каждое мгновенье, и без этого трепета уже не сумею и жить. Ведь было бы все слишком просто (по твоему выражению), если бы мы с тобой сошлись беспрепятственно СКАЧАТЬ



<p>70</p>

РГБ. Ф. 218. Карт. 128. Ед. хр. 6. Л. 1–2. Приложенное стихотворение нам не удалось обнаружить среди опубликованных произведений Брюсова, потому понять, верна ли дата под ним, не удалось. Отметим в последней строфе явный параллелизм со знаменитым стихотворением Фета «Измучен жизнью, коварством надежды…», что полностью соответствует психологическому состоянию Брюсова в эти дни.