Жизнь Клима Самгина. Максим Горький

Чтение книги онлайн.

      – Значит – учишься? А меня вот раздразнили и – выбросили. Не совали бы в гимназию, писал бы я вывески или иконы, часы чинил бы. Вообще работал бы что-нибудь легкое. А теперь вот живи недоделанным.

      Клим, взглянув на его оттопыренное ухо, подумал:

      «Ты бы не таскал в гимназию запрещенных книг».

      Он даже хотел сказать это Дронову, но тот, как бы угадав его мысль, сам заговорил:

      – Когда эти идиоты выгнали меня из гимназии, там только трое семиклассников толстовские брошюрки читали, а теперь…

      Он махнул рукой.

      – Мозги-то все сильнее чешутся. Тут явился Исайя пророк, вроде твоего дядюшки, уговаривает: милые дети, будьте героями, прогоните царя.

      – Ты – что же? Соглашаешься прогнать?

      – Я в эту игру не играю. Я, брат, не верю ни дядям, ни тетям.

      С легкой усмешкой на кривых губах, поглаживая темный пух на подбородке, Дронов заговорил добродушнее:

      – Томилину – верю. Этот ничего от меня не требует, никуда не толкает. Устроил у себя на чердаке какое-то всесветное судилище и – доволен. Шевыряется в книгах, идеях и очень просто доказывает, что все на свете шито белыми нитками. Он, брат, одному учит – неверию. Тут уж – бескорыстно, а?

      И, заглянув в глаза Клима, он повторил:

      – Ведь – бескорыстно?

      – Да…

      Дронов снял фуражку и хлопнул ею по колену, продолжая еще более успокоенно:

      – Замечательный человек. Живет – не морщится. На днях тут хоронили кого-то, и один из провожатых забавно сказал: «Тридцать девять лет жил – морщился, больше не стерпел – помер». Томилин – много стерпит.

      Серые облака поднялись из-за деревьев, вода потеряла свой масляный блеск, вздохнул прохладный ветер, покрыл пруд мелкой рябью, мягко пошумел листвой деревьев, исчез.

      «Долго он будет говорить?» – подумал Клим, искоса разглядывая Дронова.

      – Написал он сочинение «О третьем инстинкте»; не знаю, в чем дело, но эпиграф подсмотрел: «Не ищу утешений, а только истину». Послал рукопись какому-то профессору в Москву; тот ему ответил зелеными чернилами на первом листе рукописи: «Ересь и нецензурно».

      С явным удовольствием, но негромко и как-то неумело он засмеялся, растягивая фуражку на пальцах рук.

      – Он бы, конечно, зачах с голода – повариха спасла. Она его святым считает. Одела в мужево платье, поит, кормит. И даже спит с ним. Что ж?

      Повариха ему, философу, – судьба.

      Говорил Дронов порывисто и торопливо, желая сказать между двумя припадками кашля как можно больше. Слушать его было трудно и скучно. Клим задумался о своем, наблюдая, как Дронов истязует фуражку.

      – У литератора Писемского СКАЧАТЬ