ставшей частью его ума и, возможно, текстов или кино, отпустил душу голубя на волю в виде дыма от сигареты, выкуренной потом, и сел в маршрутку, доехал до улицы Лермонтова, прошелся по ней так, будто лег вне себя в гроб или достиг рая, состоящего из морского льва, охотящегося на морскую антилопу и убивающего морскую гиену, и выстрелил из пальца себе в висок – невидимой пулей, мыслью заряда, его душой, сделав тем самым виртуальное самоубийство, нуждающееся теперь только в одежде – реальности, чтобы надеть ее на фантазию и сновидение – тело. Михаил постоял под табличкой со своей фамилией, сфотографировал ее, разместил снимок у себя на странице в ВК, возрадовался сотням лайков и комментов, красивым девочкам, пишущим ему и последовал дальше – вне себя и в себя. Куря, в силу того, что курение – чтение, а вкус потом и дым в тебе, никотин есть твое творчество, создание музыки или текста – в теле своем и душе или выносе их из себя, как выбивают мяч в аут, чтобы не забили гол. Да, думал он, искусство – выстраивание себя вкруг себя, дом, который ты носишь, творя комнаты – главы, где ты и будешь жить или продашь жилище компании или издательству: ведь так и появились дома: был один дом – пещера, созданная душой, скажем, неандертальца, и эту рукопись он продал Эксмо или Галлимару того времени, и они издали его домами по всему миру, потому рукопись – пещера или шалаш, книга – квартира и дом: плиты как переплет. Остановился, написал знакомой в сети, что хочет писать ей неприличное и обмениваться с ней неприличными фотками, получил ответ: тогда я тебя заблочу, проведешь свою жизнь в черном списке, отрезанный от женщин, денег и славы. Он промолчал, не ответил, хотя появилось желание забанить именно ее. Не стал этого делать, купил чай в автомате, зайдя в Магнит, начал пить возле выхода, ненароком живя. Включил на телефоне музыку, но прохожая женщина попросила его выключить звук. Он не стал этого делать, просто отошел и не стал никому мешать. Продолжил кайфовать под Eagles, ловить Америку, летящую в его телефон и оттуда бросающуюся песнями в прохожих, пачкая их гармонией и собой. Через пять минут зашагал опять, взял пива даже в ларьке, отдал за него деньги, сорок рублей, и вечность, открыл бутылку ключом и начал глотать любовь. Добрался до места скопления девчонок на бревне, поздоровался с ними, прочел три своих стиха и разогнал тем самым девчат: они испугались того, что забеременеют от поэзии, от голоса, произносящего ее. Так он остался один, допил пиво, воткнул бутылку горлышком в землю, чтобы она капала в нее и пьянила, и пошел до себя. По пути покормил бродячего пса, купив упаковку сосисок, поругался с женщиной, обвинившей его в том, что от него исходит внутренний свет, делающий очевидным убогость провинции, и зарулил домой.
