«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы». Олег Лекманов

Чтение книги онлайн.

      Я же увидела Гумилева только в конце 1918-го. Но все же вряд ли он мог так измениться.

      Гумилев сознавал, что сильно косит, но, как ни странно, гордился этим как особой “божьей отметиной”.

      – Я разноглазый. И дети мои все разноглазые. Никакого сомнения, что я их отец, – с удовлетворением повторял он.

      Гумилев находил свои руки поразительно красивыми. Как и свои уши. Его уши, маленькие, плоские и хорошо поставленные, были действительно красивы. Кроме них, решительно ничего красивого в нем не было.

      Он не сознавал своей “неблагообразности” и совсем не тяготился ею. Напротив, он часто говорил, что у него очень подходящая для поэта внешность.

      Николай Оцуп в своей монографии о Гумилеве, прочитанной им в Сорбонне и потом напечатанной в “Опытах”, вывел из некрасивости Гумилева целую теорию, объясняющую его поэтический и жизненный путь. Там же Оцуп доказывает, что “Гондла” – автобиографическое произведение и что Гумилев чувствует себя горбуном.

      Все это, конечно, чистая фантазия, и я удивляюсь, как Оцуп, хорошо знавший Гумилева, мог создать такую неправдоподобную теорию.

      С духовным обликом, по Маковскому, дело обстоит еще хуже. Гумилев, в его описании, какой-то простачок-недоучка, более чем недалекий, одержимый поэзией и ничем, кроме поэзии, не интересующийся.

      Гумилев действительно был “одержим поэзией”, но ни простачком-недоучкой, ни недалеким он не был.

      Мне не раз приходилось слышать фразу: “Гумилев был самым умным человеком, которого мне довелось в жизни встретить”.

      К определениям “самый умный” или “самый талантливый” я всегда отношусь с недоверием.

      “Самым умным” назвать Гумилева я не могу. Но был он, безусловно, очень умен, с какими-то иногда даже гениальными проблесками и, этого тоже нельзя скрыть, с провалами и непониманиями самых обыкновенных вещей и понятий.

      Помню, как меня поразила его реплика, когда Мандельштам назвал одного из сотрудников “Всемирной литературы” вульгарным.

      – Ты ошибаешься, Осип. Он не может быть вульгарным – он столбовой дворянин.