каинитов, сетониан, а также искариитов, которые называли себя теми, кому Иуда передал истинное учение Христа. Эта версия гораздо более логична, чем туманные намеки евангелистов на черную душу одного из двенадцати. Если Христос сам благословляет Иуду на предательство – "что делаешь, делай скорее!" – то лишь потому, что именно Иуда – самый близкий и самый посвященный ученик. И действительно, даже по текстам самих евангелий создается впечатление, что только Иуде известны все замыслы Учителя, а остальные апостолы, как маленькие дети, потеряно ловят каждое слово Иисуса и не способны на самостоятельные действия. Совершенно ясно, что только Иуде Христос мог доверить исполнение одной из важнейших ролей в разыгрываемом действе. "Впрочем, Сын Человеческий идет по предназначению; но горе тому человеку, которым Он предается". Горе ему, Иуде, ведь предать предстоит того, кто дороже собственной жизни: предать Учителя, совершить самый мерзкий и грязный поступок вопреки собственной воле…" – заметь! – воздел Федя палец. – "Это действительно тяжелейший выбор, и только Иуда, посвященный и духовно самый твердый, способен принести эту жертву, по-человечески сопоставимую с божественной жертвой самого Христа. Как Арджуна, ученик Кришны, привязывает Господа к дереву и пускает в него первую стрелу, чтобы слуги Кансы не могли сказать: вот, мы убили того, кто низверг нашего господина; как один из учеников Шакья-Муни подсыпает яд в пищу Учителя, чтобы остановить его материальное существование; как Тур-и-Бартар… Бра-тар-вах-шем…", – короче! – "…жрец старой религии, тайный последователь Заратустры, из-за угла предательски убивает Пророка; как ближайший друг Махавиры уходит, оставляя вероучителя без пищи и обрекая его на голодную смерть, так и Иуда жертвует свой внутренний мир и свое имя ради самого дорого ему человека – Христа".
– Что за Махавира? – спросил я, как только Федя остановился, чтобы перевести дух.
– Основатель джайнизма, – охотно ответил Федя. – Считается, что современник Будды.
– Понятно, – сказал я. – Ну, что сказать: определенная логика прослеживается.
– Вот именно: заклание ягнят и все такое. Но мне как-то не верится, что Герцог мог иметь в виду такую очевидную вещь. Следовательно, опять не подходит. Едем дальше, – азартно вещал Федя. – Борхеса читал? "Три версии предательства Иуды"?
– Читал, – ответил я. – У Борхеса, как раз, очень тонко: Иуда и есть истинный Бог, а Христос – всего лишь добрый человек.
– Именно, – подтвердил Федя, – поэтому приходится отметать и эту версию. Тем более, что о "добром человеке" писала еще Блаватская. Как там у нее было? "Хрестос", да? Короче, и в этом направлении никаких шансов. И что остается?
– Что? – спросил я заинтриговано.
– Ни-че-го, – сказал Федя по слогам. – Совершенно ничего. Если Иуда не слепое орудие сатаны, не жрец сакрального ритуала и не Сам Бог, то он – никто.
