Селфи с музой. Рассказы о писательстве. Юрий Поляков

Чтение книги онлайн.

      Тут меня объявили, я побрёл на сцену, как на казнь, и зачем-то начал декламировать… Зал смеялся и долго мне аплодировал.

      – Здорово! – похвалил потом тот же старшекурсник, поймав меня, окрылённого, за кулисами.

      Счастье публичного признания можно, наверное, сравнить только с восторгом обладания прекрасной женщиной, ещё недавно недоступной, а вот теперь нежно и покорно трепещущей в твоих объятиях…

      Но вернёмся на улицу Володарского в Дом политпросвещения. Я заканчиваю чтение стихов и на ватных ногах возвращаюсь в зал, друзья ободряюще пожимают мне руки, враги иронически усмехаются, а взор моей девушки обещает всё, о чём только может мечтать молодой поэт.

      – Ну-с, – предлагает Сикорский, – прошу высказываться. Кто у нас первый оппонент?

      – Я! – с тихой улыбкой расчленителя-извращенца встаёт и идёт к трибуне один из моих лютых литературных недругов.

      И начинается Великое Избиение Поэтического Младенца. Никто лучше собратьев по перу не видит твоих огрехов и никто не умеет так глумиться. Всё у меня не так: и ритм, и рифма, и настроение, а моими сравнениями и метафорами не стихи инструментовать, а забивать сваи в вечную мерзлоту.

      – Ну что это такое: «Мелким дождиком неистребимым обернувшись, как целлофаном, одинокие грозди рябины исступлённо зацеловал он»?! Почему целлофаном, а не полиэтиленом? – вопрошает оппонент.

      Зал хихикает. Я скрежещу зубами, ибо особенно гордился рифмой «целлофаном – зацеловал он». Это удар ниже пояса. Общеизвестно, что ради рифмы в стихи не то что целлофан-тринитротолуол притащишь… Вот сволочь!

      – Почему у тебя дождик «неистребимый», а грозди «одинокие»? Это неточно. Эпитеты случайные.

      – Неслучайные! – вскакиваю я.

      – Случайные!

      – Почему?

      – Потому. Ходасевича надо читать! – бьёт он наотмашь.

      Полузапрещённого в то время Ходасевича я, конечно, не читал, в чём, наивный осёл, как-то признался товарищам в курилке. Ему, гаду, хорошо: у него папа в АПН служит и наверняка таскает в дом весь «тамиздат». А мне, отпрыску рабочего семейства, где взять?

      – «Исступлённо зацеловал он» сказано не по-русски, – продолжает избиение так называемый оппонент. – Можно исступлённо целовать. Исступлённо зацеловать нельзя.

      – Можно! – снова вскакиваю я.

      – Нельзя.

      – Можно!!

      – Нельзя…

      Все смотрят на Сикорского.

      – Нежелательно, – вздохнув, отвечает он.

      – Но все эти «огрехи» – ерунда… – замахивается для смертельного завершающего удара оппонент. – Тебе просто не о чем писать. Какие-то пейзажики и прочая мура. В стихах нет судьбы. У тебя в жизни не было настоящей трагедии. Вот если бы твоя любимая женщина попала под трамвай…

      В СКАЧАТЬ