Персоноцентризм в классической русской литературе ХIХ века. Диалектика художественного сознания. Анатолий Андреев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ о наличии которого можно лишь догадываться); однако в главном, определяющем он был человеком комическим, всецело подвластным «страстям», пусть и благородным.

      И мира новый блеск и шум

      Ещё пленяли юный ум.

      Очередная блестящая психоаналитическая формула: «Ум, ещё в сужденьях зыбкой» (развитие формулы), находится в плену «блеска и шума», в плену чувственно-эмоционального восприятия. Отсюда – многочисленные формулы страстей, вытекающие из главной:

      Он сердцем милый был невежда,

      Его лелеяла надежда

      ……………………………

      Он забавлял мечтою сладкой

      Сомненья сердца своего.

      ……………………………

      Негодованье, сожаленье,

      Ко благу чистая любовь

      И славы сладкое мученье

      В нём рано волновали кровь.

      Творчество его, естественно, отражает

      Всегда возвышенные чувства,

      Порывы девственной мечты. И т. д.

      Это как раз те самые «различные вериги» (идеологические, конечно, вериги), та самая идеализация человека, когда желаемое искренне выдаётся за действительное; возможна она только при условии дремлющего, незрелого ума.

      Вместе с тем вериги (надежды и мечты), сильно греша против истины, всё же не могут не пленять своей наивной чистотой, являя нам, возможно, лучшие стороны человека. Лучшие – но «минутные», преходящие. Евгений, согласно тонкому комментарию автора, уложившего, разумеется, свои наблюдения в изысканные по простоте формулы, – наш Евгений блестяще разобрался во всей этой человеческой, насквозь противоречивой стихии:

      Он слушал Ленского с улыбкой.

      ………………………………

      Он охладительное слово

      В устах старался удержать

      И думал: глупо мне мешать

      Его минутному блаженству;

      И без меня пора придёт;

      Пускай покамест он живёт

      Да верит мира совершенству.

      Анализ начальной фазы отношений двух пустынников – одно из самых ярких свидетельств человеческой состоятельности Евгения Онегина, значимости его личности, глубины натуры. При желании этот анализ, если бы он не был настолько демонстративно анализом, можно было бы рассматривать как сдержанное признание в дружбе и любви третьего пустынника – автора. (В данном контексте вполне ясным становится смысл снисходительно-иронического авторского эпиграфа к первой главе, относившийся к Онегину, который во времена своей легкомысленной юности во многом напоминал теперешнего «страстного» Ленского:

      И жить торопится, и чувствовать спешит.)

      Но сам автор сочтёт более подходящим для откровенного признания другой момент. Сразу после трагической кончины Ленского (к которому ещё совсем недавно с высшей степенью человечности отнёсся Онегин) автор проронил: «Хоть я сердечно Люблю героя моего..»..

СКАЧАТЬ