И в другом еще отношении религиозно – моралистическое настроение Геродота наложило печать на его труд, именно: с особенной охотой он прерывает изложение такими случаями, в которых обличается божеское мироправление, хотя никакого отношения к предмету они и не имеют. Таковы пространные эпизоды об Арионе[194], Солоне и Крезе[195], об Адрасте[196], Гарпаге[197], о пеонах и перинфянах[198], Гиппии на Марафоне[199], о Гермотиме[200], Евении[201] и, наконец, о Поликрате[202].
Впрочем, степень достоверности Геродота не позволительно преувеличивать еще и по следующей причине; повторяем, историк наш составлял свой труд почти исключительно на основании ходячих преданий, преимущественно, разумеется, афинских, которые в продолжение целых десятков лет изменялись, дополнялись сообразно текущим событиям и меняющимся отношениям между государствами, с одной стороны, и между партиями внутри государств, с другой. На это обстоятельство было указано еще Нибуром, а Нич и Веклейн* предоставили некоторые несомненные примеры односторонности и пристрастия в освещении событий, общин и отдельных героев эллино – персидских войн; по – видимому, соглашается с ними, хотя и в очень ограниченной степени, и Штейн. Симпатии историка к афинянам преимущественно перед прочими эллинами не подлежат спору. Они, по словам историка, первые СКАЧАТЬ
193
III, 38.
194
I, 23.
195
Там же, 30–33. 86–87.
196
Там же, 34–45.
197
Там же, 108–114. 117–119. 123–124. 127.
198
V, 1.
199
VI, 107.
200
VIII, 104.106.
201
IX, 93.95.
202
III, 39.43.