Замерев вдруг, он беспомощно оглянулся.
– Катастрофа! Где же оно?! Если я его не найду, это же будет ужас что такое! – И принялся с удвоенной энергией ворошить пергамент. Вдруг он радостно воскликнул: – Ага! Вот! Я нашел!
В высоко поднятой руке домовой держал перо и чернильницу. Схватив первый попавшийся чистый лист, он снова уселся в кресло, пристроил чернильницу рядом, погрыз перо и склонился над бумагой… Однако писать ничего не стал. Когда я уже начал гадать, чего же он ждет, домовой поднял на меня глаза и возмущенно спросил:
– Чего же вы ждете?
– Я? А что я должен делать?
– Диктовать!
– Диктовать?! Что?!
– Все! Расскажите мне обо всем, что произошло за последние тридцать два года в вашем мире. Я хочу знать все об Азии, Китае, Африке, Европе, Америке и, конечно, об Англии, старой доброй Англии, родине моих предков!
Я соскочил с подоконника. Двинулся назад по расчищенной дорожке, поднимая и просматривая листы. Это были деловые письма, сметы, договора, отчеты о строительстве – в сопровождении детальных и достаточно точных планов построек.
– Хорошо. Я расскажу все, что только смогу вспомнить. Но я и сам хотел бы задать пару вопросов. В последнее время весь мир для меня перевернулся, и я хочу иметь разумное этому объяснение.
– Великолепно, молодой человек! Я готов ответить на любой ваш вопрос. Будем задавать их по очереди. – Тут он улыбнулся и лукаво подмигнул. – Только, чур, рассказывать все подробно и точно. История любит ясность.
Мельник-домовой Аланджир ти Онанья Авил снял запорошенный мукой фартук и, повесив его на гвоздь, вышел под остывающее осеннее солнце. Мельница, большой птицей приземлившаяся на вершину холма, лениво взмахивала крыльями. Ветерок едва шевелил опавшие листья. Серебряные паутинки ткали что‑то в хрустально-прозрачном воздухе. Это была осень 1229 года от Рождества Христова. Отец Джеймс помог монахам загрузить последний мешок монастырской муки и пошел расплатиться с хозяином. Еще издали Авил замахал руками.
– Погоди, погоди распускать кошелек, отец. Вот к Сочельнику родится у меня дочь, окрестишь ее, тем и расплатишься.
Отец Джеймс широко улыбнулся, увеличив число морщинок у рта. Светло-серые глаза его ласково сощурились под густыми белыми бровями. Стар уже стал отец Джеймс.
– А не сын?
– Хватит! Сколько уж можно? Дочь! Назовем мы ее Кристиной, и пусть голосок у нее будет, что твои рождественские бубенчики, раз уж приспичило ей родиться в такое время! – Авил подошел, оперся о телегу, настроившись поболтать со старым другом.
– Слыхал новости? – Отец Джеймс встал совсем рядом, заговорил тише. – Что говорят о доминиканцах? «Псы Господни, что идут терзать тела врагов Его».
Джеймс, очевидно, повторял чьи‑то слова.
– Доминиканская инквизиция? – Авил пятерней расчесал СКАЧАТЬ