Рыбья кровь. Франсуаза Саган

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ дку, и в свете юпитеров ярко блеснули его огненные волосы, медно-рыжие усы и длинные узкие глаза – все это вместе с высокими скулами, крупным носом и пухлыми губами придавало ему – при высоченной, под два метра, гибкой, типично американской фигуре – сходство с казаком, правда с казаком вполне цивилизованным и улыбчивым.

      В свои сорок два года Константин фон Мекк прославился как фильмами, так и эксцентричными выходками, и лишь благодаря его таланту и сказочному успеху пуританская нацистская Германия закрывала глаза на его сомнительные эскапады, а заодно и на равнодушие к политике. Сделав головокружительную карьеру в Голливуде, женившись там на суперзвезде Ванде Блессен и прожив двадцать пять лет в Калифорнии, он вдруг в 1937 году вернулся в Германию под предлогом съемок фильма «Медея», который заказала ему студия УФА[1], и тем самым бесконечно шокировал и великую Америку, и прочий свободный мир. Все, кто знал Константина фон Мекка – своевольного, остроумного, необузданного Константина, – теперь с изумлением и грустью называли и даже считали его в некотором смысле предателем, тогда как Германия, напротив, отнеслась к его поступку с восторгом и гордостью. Но все это время он снимал только легкие комедии, да и те от раза к разу становились все менее притязательными, а уж политика в них и не ночевала. Ходили слухи, будто Константин фон Мекк отказался от съемок «Еврейки», как и других антисемитских шедевров, причем отказался настолько решительно, что до глубины души возмутил главарей Третьего рейха, и не сносить бы ему головы, если бы его фильмы не смешили до слез всемогущего гитлеровского министра культуры и пропаганды доктора Геббельса. Покровительство последнего было признано официально, к великому счастью Константина. Ибо, не говоря уже о симпатии к еврейскому сброду, полнейшем политическом невежестве и весьма прохладном отношении к национал-социалистской партии, Константина фон Мекка подозревали также в чрезмерном пристрастии к алкоголю, наркотикам, женщинам и даже мужчинам, хотя слухи об этой последней склонности развеселили бы немало особ во многих столицах мира. И тем не менее достаточно было бы Геббельсу поморщиться на очередном кинопросмотре, и Константин тут же обнаружил бы, что Мюнхен отделяют от Дахау всего двадцать километров.

      Ну а пока Константин фон Мекк, могучий, чуть неуклюжий и улыбчивый гигант в поношенных ковбойских сапогах, перемежающий свои приказы и советы английскими словечками машинально – как надеялись присутствующие, – но неуместно, казался воплощением беззаботной радости на земле.

      – Ну, поехали! – возгласил он. – Мод, деточка, напоминаю вам: мы снимаем самый последний кадр этого превосходнейшего любовного фильма, где ваш текст – один из самых «волнительных» среди всех прочих диалогов. Мне нужно, чтобы вы превзошли саму себя. Начали! Hurry up![2] Мотор!..

      Мод Мериваль, хрупкая, хорошенькая блондинка, начинающая «звездочка» на ролях инженю, запущенная на небосвод УФА мощными усилиями рекламы, возвела горе очи, которые, по ее мнению, изображали пылкую муку, а по мнению Константина – ужас кролика, зачарованного удавом. Вдобавок ассистент просунул между нею и камерой хлопушку точно таким жестом, каким предложил бы меню удаву, и, выкрикнув: «„Скрипки судьбы“, кадр восемнадцать, дубль первый!» – исчез из поля зрения.

      – Нет, я не могу принять эти розы! Даже эти бедные цветы из ваших рук, граф, терзают мне душу. Их аромат мгновенно умирает. Как я могу?! – вопросила Мод напыщенным тоном, еще сильнее подчеркнувшим весь идиотизм текста.

      Константин давно уже оценил извращенное очарование диалогов и сценариев, напичканных сентиментальной чепухой, по которым его вынуждали делать фильмы в ожидании согласия на съемки чего-нибудь более серьезного, соответствующего «линии партии». И все-таки фраза «Как я могу?!», произнесенная подобным тоном, грозила рассмешить даже самых чувствительных Гретхен.

      – Послушайте, Мод, – сказал он, – пойдемте-ка со мной и давайте разберемся, что за отвращение испытывает к графу ваша юная героиня.

      – О, конечно, конечно! – воскликнула Мод.

      Константин машинально взял ее за руку, и молодая актриса тотчас уподобилась крошечной куколке в нарядном кринолине рядом с человеком-великаном. Спохватившись, он попытался высвободить руку, но не тут-то было. Он на минуту запамятовал, что юная Мод, убежденная и матерью, и импресарио в роковой неизбежности постельной связи актрисы со своим режиссером – особенно если режиссер этот сам Константин фон Мекк, – столкнувшись с его вежливым отказом переспать с ней, вообразила себя женщиной с разбитым сердцем. Он же, хорошо зная, что разница между настоящей и выдуманной любовью, между настоящим и выдуманным страданием очень невелика, держался с Мод ровно, выказывая дружелюбную учтивость. По внезапному наитию он поймал за руку болтавшегося рядом декоратора и потащил его за собой, словно дуэнью. Покинув залитую светом юпитеров площадку, они втроем двинулись в глубину павильона.

      – Что-то не то в этой вашей реплике… – начал Константин, но Мод опять проворно перехватила у него инициативу.

СКАЧАТЬ