За восемь лет рабами Иудеи
Сработан был державный Колизей.
В житейском суматошном карнавале
Позвал к себе сверкающий чертог…
Таких масштабов римляне не знали:
Простерся мир ареною у ног.
И что там торг, попойка или рынок,
И что иных забав дурманный вал,
Когда гремел на копьях поединок
И гладиус как молния сверкал!
И падал оскользаясь гладиатор,
В зрачках густела стынущая твердь.
Под балдахином хмурился диктатор
И взор сулил поверженному смерть.
Но главное – потом, а не в начале,
И зритель ожидал, войдя во вкус.
И тридцать шесть подъемников шуршали,
Спеша доставить смертоносный груз.
В железных клетках звери бесновались,
Почти как этих зрителей толпа,
В чьих темных душах бушевала ярость,
Язычески бесплодна и слепа.
Разнузданные возгласы сшибались,
Колонны – в дрожи, словно сто Иуд.
И вопли эхом долгим отражались
В ушах веков, которые грядут.
Веспасиан и Тит отнюдь не жались,
И римлянам был вход бесплатный дан.
И люд не ведал, что такое жалость,
Когда терзали звери христиан.
Лев рыкающий в неуемной силе
Клал лапу на поверженную грудь.
Так доброта и кротость в мир входили,
Чтобы начать свой бесконечный путь.
Корсар
Вели на суд, но
Сбежал на судно.
Попал к корсарам –
Бежал недаром!
И ночь смугла
Иль вечер светел,
Он жег дотла,
Он мстил и метил,
И ради доньи,
Что кличут волей,
Пускал по ветру
Крыла вороньи
Судейских мантий.
Без хиромантий,
И без гадалок
Он знал, чем кончит.
Но спозаранок
Трубу приставив
К глазам разбойным,
Искал ганзейца
Под горизонтом.
Рыдал на вантах
Свежак соленый,
И луч зеленый
Дымился низко.
Морские чайки
Кружились близко.
Ущербный месяц
Горел голодно,
Ему недолго
Крестить распутье.
Припав к бизани,
Глядел он молча,
Дыша свободно
Клейменой грудью.
Корни
Ночь бредет ко сну.
Что ей станется?
Душит хмель сосну,
К горлу тянется.
Обнял смольный стан,
Ветви колкие,
Может быть, он пьян
Тою елкою.
Окрутил сосну,
Не отступится.
За нее одну
Кто заступится?
Губы теплых дней
Небо выпили.
Убежать бы ей
От погибели!
Кличет вдаль закат,
Поля запахи.
Только корни, брат,
Держат за ноги.
Родник
Сок земной СКАЧАТЬ