«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»). Ася Пекуровская
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica») - Ася Пекуровская страница 10

СКАЧАТЬ «Некоторые стихотворения представляют почти монтаж цитатных фрагментов». И не будь Ранчин голословен, ему бы не вытянуть позицию о «вторичности» Бродского. Его спасает многозначность слова. По аналогии многозначной оказывается и «программная позиция» классика. А в чем заключена эта многозначность, нам никогда не узнать. Разбор стихов подменен у Ранчина комментарием типа того, что «“На смерть Т. С. Элиота” (1965) варьирует мотивы поэзии Элиота и подражает форме стихотворения У. X. Одена “In memory of W. B. Yeats”».

      Хотя развивать эту тему не входит в мои планы, укажу на случаи «подражания» у Бродского, которые далеко не однозначны. Иногда у него получается «подражать» за счет введения собственного словаря и стиля.

      Я сижу в одном из шинков

      На Пятьдесят второй параллели

      Неуверенный от пинков,

      Мысль о бывших мечтах лелея

      В лжи и в бесчестья декаду:

      Гнев и страх кавалькадой

      Кружатся по планете,

      В ярком и в темном свете,

      Вторгаясь в частные жизни

      Неслыханной смерти тризной,

      Оскопляют сентябрьскую ночь…[39] – пишет Оден («Первое сентября 1939 года»).

      Вещи и люди нас

      окружают. И те,

      и эти терзают глаз.

      Лучше жить в темноте.

      Я сижу на скамье,

      в парке, глядя вослед

      проходящей семье.

      Мне опротивел свет.

      Это январь. Зима.

      Согласно календарю.

      Когда опротивеет тьма,

      тогда я заговорю.

      Кровь моя холодна.

      Холод ее лютей

      реки, промерзшей до дна.

      Я не люблю людей,[40] —

      вторит ему Бродский на свой манер.

      Но иногда он принимает тексты Одена за свои собственные. «Первые строки доклада “The Condition We call Exile” (“Состояние, которое мы называем изгнанием”) – чистый парафраз реплики Калибана из драматической поэмы Одена “The Sea and the Mirror” (“Mope и зеркало”). Бродский: “Коль скоро мы собрались здесь, в этом очаровательном светлом зале, этим холодным декабрьским вечером, чтобы обсудить невзгоды писателя в изгнании, остановимся на минутку и подумаем о тех, кто совершенно естественно в этот зал не попал)”. Оден: “Мы бы не сидели здесь, умытые, согретые, хорошо накормленные, на местах, за которые мы заплатили, если бы не существовало других, которых здесь нет: наша веселость и хорошее настроение есть свойства тех, кто остался в живых, тех, сознающих, что есть другие, которым не так повезло”».[41] Та же мысль Одена попала в нобелевскую речь Бродского.[42]

      Как же объясняют эту узурпаторскую черту Бродского его исследователи?

      «Дело в том, что, по-моему, у Иосифа была какая-то тоска по братству поэтов и круг Одена и Спендера представлялся ему подобным братством. Он отождествлял себя с ними и часто говорил, что чувствует себя таким, как они, их частью, не видит различия между собой и ими», – рассуждает Валентина Полухина в беседе СКАЧАТЬ



<p>39</p>

The English Auden. Poems, Essays, and Dramatic Writings, 1927–1939. Edited by Edward Mendelson. New York: Random House, 1977. Р. 245. Перевод мой. В оригинале эти строки звучат так:

I sit in one of the divesOn Fifty-Second StreetUncertain and afraidAs the clever hopes expireOf a low, dishonest decade:Weaves of anger and fearCirculate over the brightAnd darkened lands of the earth,Obsessing our private lives;The unmentionable odor of deathOffends the September night.

Адрес дома 421 по Пятьдесят второй улице (East) – это адрес самого Одена, проживавшего там с декабря 1945 года по июль 1946 года. Стихотворение было написано в баре Dizzy Club (адрес указывается по подсказке Глеба Шульпякова в комментариях к Table Talk в «Новой Юности», 2000. № 4 (43). По странному совпадению (и это заметил Лосев) Бродский стал совладельцем ресторана на Пятьдесят второй улице.

<p>40</p>

Вот мой перевод для английской версии. В строке «Мне опротивел свет» есть игра слов, важная для понимания стиха, которую мне не удалось перевести: («свет» как light и «свет» как humanity).

Thingamabobs and peopleEncircle us, and our peepersAre left with tormenting marks.I’d rather live in the dark.I sit on a bench, in vanity,In a park. Looking by and byAt a family walking by.I loathe humanity.It is January. The winter termBy my calendar is confirmed.When I loathe the dark at lastWords will from my mouth blast.My blood is cold as a frost.Cooler than river frozenAll the way to its crest.People are what I detest.
<p>41</p>

Янгфельдт, Б. Op. cit. С. 18.

<p>42</p>

«Я упомянул только пятерых из тех, чьи дела и чья судьба так много значат для меня хотя бы потому, что, если бы не они, я значил бы гораздо меньше и как человек, и как поэт, и, во всяком случае, я бы не стоял здесь сейчас». Brodsky, J. On Grief and Reason. New York: Farrar, Strauss & Giroux, 1995. P. 45. Перевод мой.