Чаша страдания. Владимир Голяховский

Чтение книги онлайн.

      – Машенька, я знаю, я тоже их видела. Это ужасно. Мы все знаем, что среди них много невинных людей.

      – Много? Да почти все. Эммочка, неужели твой Павел не может разузнать о судьбе моего Павлика? Ведь они так дружили…

      – Машенька, он пытался, но говорил мне, что ничего не выходит. Он ведь работает в разведке, а политические аресты – это в других отделах. Туда даже соваться невозможно, они подозревают каждого, кто хочет хоть что-то узнать. Такая это ужасная система.

      Единственное, чем Эмма Судоплатова могла помочь Марии Берг, – это поплакать с ней вместе.

      В алатырскую больницу все чаще поступали партии раненых с фронта, палаты были переполнены, и ее переименовали в «госпиталь долечивания». Не хватало врачей и сестер, у местных не было достаточного опыта для лечения таких тяжелых больных. Прибыли новые военные врачи, начальником был назначен пожилой опытный врач Самуил Самойлов из соседнего города Чистополя, его мобилизовали и сделали майором медицинской службы, хотя ничего военного в нем не было. В помощь ему прибыл хирург-поляк по фамилии Бубель-Яроцкий, а комиссаром госпиталя стал капитан Анатолий Басаргин, москвич.

      Комиссара, как представителя партии коммунистов, полагалось иметь в каждой военной части. Мария его побаивалась: кто знает, как он отнесется к жене арестованного. До сих пор Мария не сталкивалась с антисемитизмом, простые люди в провинции были значительно сердечней, чем москвичи. Но теперь заволновалась – оставят ли ее работать в военном госпитале? Но в годы войны люди изменили свои привычки, жили и работали дружнее, помогали другу другу. К тому же квалифицированные работники нужны были повсюду. И начальник, и комиссар оценили Марию, отнеслись к ней дружески. Со стажем работы в столичной поликлинике и почти законченным медицинским образованием, она была из среднего персонала самой опытной, и ее сделали старшей вольнонаемной сестрой.

      Работы стало так много, что она уходила в госпиталь до рассвета. А пробираться в темноте по сугробам на улицах было почти невозможно, особенно в метель, и за ней стали присылать лошадь с розвальнями. Мария влезала в громадные подшитые валенки, заворачивалась в большой и вонючий овчинный тулуп и затемно уезжала на весь день. Ездить в санях было куда удобней, одно только огорчало и смешило ее: старик-кучер из хозяйственной службы постоянно материл своего громадного вороного мерина Ермака. Ругался он в буквальном смысле как извозчик, но в свои ругательства каким-то образом включал знакомые имена:

      – Ну, ты, карла-марла, бубель-яроцкий, мать твою!..

      – Но…твою мать! Самуил ты Самойлов, басаргин проклятый!..

      – Ишь ты, блюхер ты рода человеческого, мать твою!..

      Марии он совершенно не стеснялся, и если бы она сделала ему замечание, очень поразился бы: мат – это обычный жаргон улиц, работяг и извозчиков, без него не обходится ни один разговор, да и в интеллигентных домах им тоже нередко «балуются», хотя все-таки стесняясь женщин. СКАЧАТЬ