Алые песнопения. Клайв Баркер

Чтение книги онлайн.

      © Сергей Неживясов, иллюстрация на обложку

      © Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2019

      Пролог

      Labor diabolus

      Он волосы мои взметнул да щеки обмахнул,

      Подобно ветру луговому, что гуляет там весной,

      С кошмарами моими чудно сплелся он,

      И все же знал я – мне здесь рады.

      1

      Наконец, долгое могильное молчание нарушил голос Джозеф Раговски, и ничего приятного в нем не было – ни по звучанию, ни по смыслу.

      – Да вы только взгляните на себя, – молвил он, рассматривая пятёрку магов, пробудивших его от лишенного грёз сна. – Вы что привидения, все до единого.

      – Ты и сам выглядишь не ахти, Джо, – отозвалась Лили Саффро. – Твой бальзамировщик слегка переусердствовал с румянами и подводкой для глаз.

      Раговски заворчал, вскинул руку к щеке и стер немного грима, которым пытались скрыть подарок жестокой смерти – тошнотворную желтизну. Его забальзамировали (вне всяких сомнений, наспех) и задвинули на полку в фамильном мавзолее, находившемся на окраине Гамбурга.

      – Надеюсь, вы так потрудились не просто затем, чтобы забросать меня дешевыми остротами, – сказал Раговски, осматривая объекты, усеивавшие пол вокруг. – Как бы то ни было, я впечатлен. Некромантические ритуалы не терпят халатности.

      Колдуны воскрешали Раговски ритуалом Н’гуз, требовавшим яиц от безупречно белых голубок, которым вкололи кровь первой девичьей менструации, – их следовало разбить и вылить в двенадцать алебастровых чаш, окружавших труп, при этом каждый сосуд содержал и другие причудливые ингредиенты. Чистота являлась главным условием данного ритуала. У птиц – ни перышка другого цвета, кровь – первой свежести, а две тысячи семьсот девять цифирей, начертанных чёрным мелом, должны были начинаться под кругом из чаш и спиралью закручиваться к месту, где лежал труп воскрешаемого, – в строго определенном порядке, без затёртостей, разрывов или исправлений.

      – Элизабет, это ведь ты постаралась, не так ли? – поинтересовался Раговски.

      Элизабет Коттлав – старшая из пяти магов; женщина, чьи знания некоторых из самых сложных и неуловимых сохраняющих заклинаний и ритуалов не уберегли ее лицо, и оно выглядело так, будто ее владелица потеряла аппетит и способность спать десятки лет тому назад – кивнула.

      – Да, – ответила она. – Мы нуждаемся в твоей помощи, Джоуи.

      – Давно ты меня так не называла, – сказал Раговски. – Обычно это случалось, когда мы трахались. Меня и сейчас собираются объебать?

      Коттлав метнула быстрый взгляд на своих сотоварищей магов – на Лили Саффро, Йяшара Хейадата, Арнольда Полтэша, Теодора Феликссона – и увидела, что оскорбления Раговски забавляют их не больше, чем её.

      – Вижу, могила не лишила ядовитости твой язык, – заметила она.

      – Да ёб вашу мать, – вздохнул Полтэш. – В этом-то и заключалась главная проблема! Что мы сделали, что не сделали, что имели и не имели – все это неважно, – он покачал головой. – Сколько времени и сил было растеряно на попытки переплюнуть друг дружку, а ведь мы могли сотрудничать… у меня слезы на глаза наворачиваются.

      – Вот и рыдай, – сказал Теодор Феликссон. – А я буду сражаться.

      – Да. Прошу. Избавь нас от зрелища твоих слез, Арнольд, – подала голос Лили. Из пяти магов сидела только она – по той простой причине, что у нее отсутствовала левая нога. – Всем бы нам хотелось, чтобы всё сложилось иначе…

      – Лили, дорогая, – молвил Раговски, – не могу не заметить, что ты уже не та женщина, что была раньше. Что стало с ногой?

      – Вообще-то, – отозвалась она, – мне повезло. Он меня почти сцапал, Джозеф.

      – Он?.. То есть, его не остановили?

      – Мы – вымирающий вид, Джозеф, – сказал Полтэш. – Настоящий вымирающий вид.

      – Сколько членов Круга осталось? – внезапно в голосе Джозефа послышалась тревога.

      Пятёрка обменялась молчаливыми взглядами. Наконец, кто-то заговорил – это была Коттлав.

      – Мы – все, кто остался, – сказала она, вперив взор в одну из алебастровых чаш и её окровавленное содержание.

      – Вы? Всего пятеро? Не может такого быть.

      Из манер и голоса Раговски улетучились весь сарказм и мелочная сварливость. Даже яркие краски бальзамировщика не могли смягчить ужас на его лице.

      – Сколько времени я пролежал?

      – Три года, – ответила Коттлав.

      – Пошутить СКАЧАТЬ