Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения. Клаус-Михаэл Богдаль

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ до всякой цивилизации. Во втором варианте встреча оборачивается опасной коллизией. Цыгане в этом случае предстают как бродячие мародеры, которые кичатся в лагере своей добычей и к тому же грабят прохожих. Наконец, согласно третьей версии, цыганский лагерь изображен как спасительное прибежище. Здесь пришельцы находят архаичное, действующее по законам гостеприимства человеческое сообщество.

      В романе Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795/96) возможность встречи, по-видимому, описана сквозь призму сформулированной Руссо идеи возврата испорченного цивилизацией человеческого общества к жизни в согласии с природой, когда Вильгельм Мейстер и его друзья в непонятной ситуации во время войны вынуждены бежать[591]. Уйдя от цивилизации, они разбивают лагерь в лесу, в идиллическом месте. Жизнь в природе укрепляет их общинное чувство и представляется средством, которое «очищает любую душу»[592]. Положительный опыт увязывается с топографией, с «лесными людьми» и их образом жизни:

      Можно позавидовать охотникам, угольщикам и дровосекам, тем людям, чья профессия привязана к этим счастливым местам обитания; однако самого большого восхищения заслужило гостеприимство одного цыганского табора. Вызывали зависть эти удивительные люди, которые в блаженные часы досуга имеют право насладиться всеми причудливыми прелестями природы; если удавалось хоть немного походить на них, все испытывали радость[593].

      Ощущаемая близость – плод воображаемого единения группы художников, считавших себя вне правил. Описание упомянутого антуража возвышается до примечательной формы позитивного самоочуждения. «Их странные наряды, а также кое-какие предметы вооружения придавали ей [группе цыган] чуждый облик[594]. Однако метаморфоза не остается свободной от инсценирующих или театральных моментов, лесной идиллии грозит превращение в театральную кулису. Воображаемая смена идентичности находит и свой языковой резонанс, когда, словно у «диких», звучат обороты речи вроде «небольшая банда» или Вильгельма называют «своим предводителем»[595]. Но еще в момент кульминации общинности в созданном своими силами цыганском лагере рассказчик намекает на иллюзионизм ситуации, говоря о «безумии момента»[596]. Но затем идиллия мгновенно превращается в ужас, когда банда разбойников – были ли это цыгане, так и остается под вопросом – нападает на героев и грабит их. Если что-то и остается, так это общинное чувство, которое выражается в героическом сопротивлении, организованном женщинами, ехавшими вместе с ними, а также в защите имущества. Столь эмоционально воспринятый лагерь превращается в поле битвы, в некий «луг, где валяются разломанные ящики, растерзанные чемоданы, распоротые мешки для верхней одежды и груды мелких вещей повсюду»[597]. Цыганский лагерь, сооруженный своими руками в лесу, оказывается романтической декорацией – и слово СКАЧАТЬ