12 стульев. Золотой теленок. Коллекционное иллюстрированное издание. Илья Ильф

Чтение книги онлайн.

      В пассаж на Петровке, где помещается аукционный зал, концессионеры вбежали бодрые, как жеребцы.

      В первой же комнате аукциона они увидели то, что так долго искали. Все десять стульев Ипполита Матвеевича стояли вдоль стенки на своих гнутых ножках. Даже обивка на них не потемнела, не выгорела, не попортилась. Стулья были свежие и чистые, как будто только что вышли из-под надзора рачительной Клавдии Ивановны.

      – Они? – спросил Остап.

      – Боже, боже, – твердил Ипполит Матвеевич, – они, они. Они самые. На этот раз сомнений никаких.

      – На всякий случай проверим, – сказал Остап, стараясь быть спокойным.

      Он подошел к продавцу:

      – Скажите, эти стулья, кажется, из мебельного музея?

      – Эти? Эти – да.

      – А они продаются?

      – Продаются.

      – Какая цена?

      – Цены еще нет. Они у нас идут с аукциона.

      – Ага. Сегодня?

      – Нет. Сегодня торг уже кончился. Завтра с пяти часов.

      – А сейчас они не продаются?

      – Нет. Завтра, с пяти часов.

      Так, сразу же, уйти от стульев было невозможно.

      – Разрешите, – пролепетал Ипполит Матвеевич, – осмотреть. Можно?

      Концессионеры долго рассматривали стулья, садились на них, смотрели для приличия и другие вещи. Воробьянинов сопел и все время подталкивал Остапа локтем.

      – Молитесь на меня! – шептал Остап. – Молитесь, предводитель.

      Ипполит Матвеевич был готов не только молиться на Остапа, но даже целовать подметки его малиновых штиблет.

      – Завтра, – говорил он, – завтра, завтра, завтра.

      Ему хотелось петь.

      Глава XIX. Баллотировка по-европейски

      В то время как друзья вели культурно-просветительный образ жизни, посещали музеи и делали авансы девушкам, в Старгороде, на улице Плеханова, двойная вдова Грицацуева, женщина толстая и слабая, совещалась и конспирировала со своими соседками. Все скопом рассматривали оставленную Бендером записку и даже разглядывали ее на свет. Но водяных знаков на ней не было, а если бы они и были, то и тогда таинственные каракули великолепного Остапа не стали бы более ясными.

      Прошло три дня. Горизонт оставался чистым. Ни Бендер, ни чайное ситечко, ни дутый браслетик, ни стул не возвращались. Все эти одушевленные и неодушевленные предметы пропали самым загадочным образом.

      Тогда вдова приняла радикальные меры. Она пошла в контору «Старгородской правды», и там ей живо состряпали объявление: