Феноменология зла и метафизика свободы. Григорий Львович Тульчинский

Чтение книги онлайн.

      В силу способности поставить человека «над» ситуацией или уж по крайней мере «вне» ее смех может служить и средством самозащиты личности, позволяя ей как бы отстраниться от нежелательных или опасных для нее сторон действительности. Тот, кто проводил в своей жизни хотя бы одно интервью или опрос, знает, что обычно первой реакцией на вопрос является улыбка или короткий смешок. Тем самым человек, с одной стороны, показывает, что он отлично все понимает, что он как бы «над» и «вне» предмета вопроса, а с другой, одновременно, просто выигрывает время на обдумывание ответа. Несомненный интерес в этой связи представило бы рассмотрение смеха в контексте «дипластии» – закрепление в антропогенезе «срывной», невротической сигнальной реакции человека на взаимоисключающие стимулы – явления, глубоко рассмотренного Б. Ф. Поршневым[54]. Б. Ф. Поршнев связывал дипластию с суггестивной стороной второй сигнальной системы. Представляется, однако, что дипластия скорее связана с контрсуггестией, защитой от сигнальных воздействий других людей, и среды в целом. Это ясно видно именно в случае смеха – высмеять, рассмеяться – значит уйти от влияния осмеиваемого.

      Согласно М. Минскому, смех есть защитная реакция на запрет, на противоречия или несостоятельность[55]. Вообще, когда человек объективно находится в положении «под» ситуацией – в том числе и перед лицом смерти – смех оказывается единственным средством встать «над» нею. Тем самым пусть даже только в собственном сознании, но человек создает ситуации своего торжества и торжества своих идеалов. Более того, смеясь, он реализует эту ситуацию объективно. Не исключено, что главная трагедия А. С. Пушкина в год последней дуэли заключалась в том, что он – бывший насмешник, пересмешник и высмеиватель всего и вся, включая самого себя, в этой своей ситуации – безденежья, жениного мужа, пристегнутого ко двору, светского идиотизма – не смог рассмеяться, не смог стать выше ситуации, а принял ее убийственно всерьез.

      Смех – не сатанизм души, у которой нет ничего святого. Даже нигилистический «смех под пустым небом», показывающий Богу «кукиш в кармане», о котором говорил Ф. М. Достоевский, – все-таки проявление человеческого в человеке, его стремления утвердиться, найти опору, или хотя бы почувствовать почву под ногами, но не быть раздавленным трагизмом своего существования. Жизнь любого человека – трагедия, история неудачи. Неудивительно поэтому, что человек стремится спастись от этой трагедии. Другой разговор, что средством спасения оказывается внеличностный man «мы». Сводя счеты с великим трагиком – жизнью, человек платит достойной монетой: на бесстыдство отвечает бесстыдством. На бесчеловечность к нему лично отвечает уходом от себя в невменяемое man. Но «есть большое различие – стремиться в каждой вещи находить что-нибудь смешное и стремиться в каждой вещи найти нечто, над чем справедливо смеяться», – отмечал А. Шефтсбери[56]. На это обстоятельство обращал свое внимание и М. М. Бахтин, подчеркивавший, что этическое начало в смехе – не морализаторство, СКАЧАТЬ