Пушкин. Юрий Тынянов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ речи старика. Между тем Петр Абрамыч положил на нее много труда. Он вспотел и отирал лоб платком.

      Он и правда видел у братца Ивана Абрамыча документ, о котором говорил. Родитель, над которым в Ревеле смеялись немцы-майоры за черноту лица, позднее поручил одному доверенному немцу составить свою рефутацию[46]. Сыновья по приказу старика, скопом, с превеликим трудом, с помощью знакомого немца-аптекаря прочли ее и вытвердили.

      Составлена она была с целью добыть дворянство. Петровское время было хлопотливое, и о дворянстве старый арап вспомнил только ко времени Елизаветы, когда все наперерыв стали доказывать благородство своего происхождения. Тогда же с дворянством был ему пожалован герб, которым теперь возгордился Петр Абрамыч: скрещенные над подзорной морской трубою знамена, а надо всем сова – ученость и ум. Герб был вырезан у Петра Абрамовича на перстневой печатке.

      «Император Петр, – говорилось в рефутации, – желая показать всей знати пример, старался достать арапчонка с хорошими способностями. Арапчат – Neger[47], Mohren[48] – употребляли все Дворы как рабов, – писал немец, – а Петр захотел доказать, что науками и прилежанием их воспитать можно. По темной же коже такой пример, полагал император, лучше запомнится всей знати – Ritterschaft und Adel[49], – которая ленилась и Петру противилась». О «губернаторстве Арапии» там не говорилось, но рассказывалось, со слов самого старого арапа, о том, что Ибрагим, или же Авраам, был из Абиссинии, княжеского рода, владевшего тремя городами. Петр Абрамыч был уверен, что кратко обо всем этом рассказал.

      Он совершенно разочаровал Карамзина.

      Знаменитый арап был креатурой[50] императора – чисто анекдотическая и драгоценная черта слишком поспешного царствования.

      К великанам, карлам, арапам император, по преданиям, питал особое любопытство. Дикие понятия его о природе человека казались забавны Карамзину, ученику Лафатера[51].

      Теперь генерал-майор был вполне пьян.

      – Как звать? – спросил он отрывисто Никиту.

      – Никитой, сударь.

      – Ты, Никишка, плох, – сказал генерал-майор, – вот у меня Гришка мой с гусляром поет – в масть и цвет! В дрожь приводит! Слёзы! Сердце золотое! А ты – слова в нос произносишь. Ты плох.

      Карамзин стал прощаться. Вечер был испорчен.

      Самарова гора, приют друзей сердца, московский английский home[52], сельское одиночество – всё разом пропало.

      Явление арапа, его грубость и нежность, его внезапные манеры – не то африканский мореплаватель, не то пьяный помещик – разрушили все милые обманы.

      Сергей Львович говорил о Болдине, которого не знал, француз был придворным несуществующего Двора, будущность была темна для Карамзина.

      Вместе с Карамзиным ушел и француз, убедив сестрицу Аннет носить высокую прическу и не успев попросить взаймы.

      Сергей Львович проводил гостей и вернулся омраченный. И потраченные деньги пошли прахом, и Карамзин ушел в неудовольствии. Словно пустее и темнее СКАЧАТЬ