Хайдеггер, «Черные тетради» и Россия (сборник). Сборник статей

Чтение книги онлайн.

      И вновь Хайдеггер устраняет вопрос о познании, центральный вопрос в философии неокантианства. Ниже он возвращается к этому отвержению, на этот раз в форме вопроса, оставленного им без ответа: «Наука: нужна ли нам еще наука – т. е. то, что считается сегодня ею? И кто такие “мы”?» Этот последний вопрос он развивает так: «Вожди и стражи – кто они такие – где они должны находиться и в качестве каких людей?». Не отвечая по существу вопроса, Хайдеггер дает понять, что дело не в науке как таковой, а в тех, кто сумеет придать смысл этому «мы» – в вождях, фюрерах (GA 94:17, ЧТ 23). «Быть вождем – нет: предшествовать, но уметь идти одному, – пишет он далее. – Но при этом, однако: привести к безмолвию позитивно одинокость Dasein вопреки суете отдельной “экзистенции”» (GA 94:20; ЧТ 27). Кстати, тема молчания постоянно возникает в этой тетради. В 1931–32 годах в Хайдеггеровой доктрине молчания, сигетике, настойчиво тематизируется молчание, которому вскоре предстоит быть нарушенным.

      Если попытаться представить в сжатом виде сделанные ранее выводы, можно сказать, что вопрос «Что есть человек?» продемонстрировал свою суть – не поиск и не углубление философской мысли, а идентитарный и дискриминирующий подход в стремлении решать, кто является, а кто не является человеком, кто есть народ, а кто есть враг этого народа, как это можно заключить из лекционного курса зимы 1933–34 годов, указывающего на проникшего в самые глубокие корни народа врага, которого надлежит уничтожить или полностью истребить. Поэтому важно заострить внимание на том, что представляется сомнительным в таком фундаментальном направлении мысли, – отказе от категорий в пользу «экзистенциалов», и показать, что речь идет не об основополагающем поступке философа, а о принятом им решении с дискриминационными и идентитарными намерениями.

      Первые «Черные тетради»: от метафизики Dasein к метаполитике исторического народа

      Хайдеггер давно перестал упоминать экзистенциальную аналитику, послужившую ему в 1927 году риторическим орудием против неокантианства. Уже в своей книге 1929 года о Канте он сменил ее на программу «метафизики Dasein», более эксплицитно названную им «метафизикой немецкого Dasein» в письме к своей супруге Эльфриде, в котором он заявляет, что, «когда заходит речь о великих делах, следует хранить молчание как можно дольше»[24].