культурных функций памяти связана у него с рассуждениями о «необходимости гармонии мысли и действия, о целостном развитии человека как условии подлинной культуры»[62]. Бергсон критикует обыденное представление: «В действительности память – это вовсе не регрессивное движение от прошлого к настоящему. Первым делом мы помещаем себя именно в прошлое. Мы отправляемся от некоего «виртуального состояния», которое мало-помалу проводим через различные «срезы сознания» вплоть до конечного уровня, где оно материализуется в актуальном восприятии, т. е. становится настоящим и действующим… Это виртуальное состояние и есть чистое воспоминание (именно оно и является, с точки зрения Бергсона, собственно памятью – прим. Г.П.). Имея дело с памятью, мы действительно находились в области духа»[63]. Бергсон различает две формы памяти, «теоретически независимые друг от друга… Первая регистрирует в виде образов-воспоминаний все события нашей ежедневной жизни по мере того, как они развертываются; она не пропускает ни одной подробности и оставляет каждому факту, каждому жесту его место и время… При ее помощи становится возможным разумное или, скорее, интеллектуальное узнавание уже пережитого восприятия; к ней мы прибегаем всякий раз, когда поднимаемся по склону нашей прошлой жизни, чтобы найти там какой-то определенный образ… По мере того как образы, будучи однажды восприняты, фиксируются и выстраиваются в памяти этого рода… создаются новые установки к действию… формируется опыт иного рода… Мы осознаем наличие этих механизмов в тот момент, когда они начинают действовать, и это сознание всех усилий прошлого, отложившихся в настоящем, тоже… представляет память, но память глубоко отличную от первой, устремленную на действие, расположенную в настоящем и имеющую в виду лишь будущее… На самом деле она уже не представляет нашего прошлого, она его проигрывает; если она еще заслуживает название памяти, то не потому, что сохраняет давние образы, а потому, что продолжает их полезное действие до настоящего момента. В этих двух видах памяти, из которых одна воображает, а другая повторяет, вторая может заменять первую и даже создавать ее иллюзию… Из двух родов памяти… первая оказывается, следовательно, действительно памятью в собственном смысле слова. Вторая же, та,… по сути дела, скорее, привычка, освещаемая памятью, чем сама память»[64]. А. Бергсон различает «чистую» память и ситуационную или культурную память. Первая сохраняет опыт непосредственного взаимодействия человека с жизненным процессом, вторая – опыт осмысления и использования его в организации духовной жизни и творческой деятельности личности. В контексте культуры образы чистой памяти предстают в форме архетипических образов мифа, а привычка, освящаемая памятью, предстает в качестве культурной традиции, ценность которой заключается в том, что она не разделяет времена, а являет собой их неразрывную связь.
