Московский психопат. Эдуард Диа Диникин

Чтение книги онлайн.

      – А во сколько в тюрьме подъем? – спросил Я., никогда до этого не говоривший Белокопытову, что он отбывал.

      – Подьем? – переспросил Белокопытов, всегда так делавший, когда точный ответ ему был неизвестен.– В восемь.

      Я. указал ему на ошибку. Белокопытов больше никогда не говорил никому о своем тюремном прошлом. И это было понятно. Разбирающихся в тюремном распорядке в России немного больше, чем в польской, допустим, геральдике.

      В ней даже поэтесса, кумир шестидесятых, Гелла Губайдулина не очень разбиралась, в отличие от стихов, как-то упомянув в одном из своих редких телевизионных интервью девяностых годов на канале «НТВ», что к ней в начале восьмидесятых приходил юноша, потомок князей Потоцких, и читал ей свои замечательные стихи. Белокопытов действительно рассказывал, как он приходил к Губайдулиной, но было это в конце восьмидесятых, когда ему было уже тридцать. То, что в интервью она называла его юношей, ему понравилось. Но то, что потомком князей Потоцких – тем более.

      Выглядел Белокопытов не очень презентабельно: маленький, плешивый, с черными остатками зубов. Некоторые стихи у Белокопытова были почти гениальными, лучше, чем у Блудова, но сам он был абсолютно бесталанным человеком, чему, во многом, поспособствовала водка.

      – Почему «поляк фальшивый»? – спросил Белокопытов у Быстрякова.

      – Потому, что какой он поляк? Глотник этот, – как бы пояснил Быстряков. – Вот, тот, что с Тайсоном – поляк. А этот нет.

      Никто, кроме меня не понял, о чем говорит Быстряков. А говорил он о боксере, которого примерно два года назад победил Майк Тайсон.

      – Тот, кто с Тайсоном дрался – того Голота зовут. Анджей, кажется, – сказал я.

      – Тайсон – сын галстука, что ли? – задумчиво спросил Я., продолжавший, видимо, даже во время застолья повторять в уме английские слова, которые должны были ему пригодиться во время съемок предполагаемого сериала.

      Быстряков и Белокопытов недоуменно посмотрели на него.

      И тут разговор соскользнул с неправильной ксенофобской дорожки и принял направление этимологическое, почти народное.

      – Нет, «тай» тут по-другому пишется, – сказал я. – Вообще, у них есть слово «крэвэт» – это галстук значит. А у поляков есть «кроватка» – это тоже галстук….

      Я увлекся. Остальные слушали меня из вежливости, причем Быстряков с некоторым отвращением. Но не долго. Причем, первым перебил меня самый спокойный и молчаливый – Я.

      – Это зависит от культуры, – сказал я, имея в виду различия между британским и американским английским, и собираясь продолжить мысль.

      – Культур-мультур, понятно, – кивнул он.

      – Культур, кстати, по-английски «калчэ», – заметил я не очень довольным голосом.

      – А «мультур»? – спросил он.

      – Малчэ, – СКАЧАТЬ