СКАЧАТЬ
и переориентировалась на отечественную музыку, точнее, на локализованные формулы западной музыки в формате, например, русского рока, от «Кино» и «Аквариума» до «Бригады С», а также на сугубо постсоветское музыкальное направление – «русский шансон»104). Следует отметить, что указанное «спонтанное» стремление к обретению идентичности реализовывалось в том числе и при поддержке государственной пропаганды: можно вспомнить дискуссию в Государственной думе относительно нового гимна РФ в начале 1990-х годов, президентское поручение августа 1996 г. «разработать за год национальную идею»105 и другие шаги власти; кроме того, на формирование новой идентичности оказывали несомненное влияние различные общественные движения и инициативы – в частности, необходимо упомянуть такие организации, как Национально-патриотический фронт «Память», движение «Русское национальное единство» и другие ультраправые и шовинистические по идеологии объединения, а также распространение в социуме неоязыческих «родноверских» воззрений (подробнее о них см. ниже). Вдобавок в поисках «символических якорей» новой идентичности наметилась тенденция к актуализации образа «славного прошлого», следствием которой явились, с одной стороны, массовые переиздания российской исторической беллетристики, от М. Н. Загоскина до Д. М. Балашова, и трудов классиков отечественной исторической науки (Н. М. Карамзин, В. О. Ключевский, Н. И. Костомаров, С. М. Соловьев), с другой – тиражирование многочисленных псевдоисторических, паранаучных «теорий» о глубокой древности и «первородности» славянской культуры и «праславянской цивилизации», а с третьей – «канонизация» в государственной культурной политике преемственности новой России по отношению к «руссоцентричной» (Д. Бранденбергер) идеологии позднесоветского периода и к культуре дореволюционной России / Руси, в том числе через восстановление авторитета Русской православной церкви и через официальную поддержку православия.
Также немаловажную роль играли и продолжают играть такие «анти-позитивные» интегрирующие стимулы, как объединение на основе «негативной идентичности» (распространения в коллективном знании идеологемы «врага» – когда социальная группа объединяется по признаку «мы против кого-то» или «кто-то против нас»106) и на основе «патриотизма отчаяния» (термин С. А. Ушакина, который полагает травму, психологический опыт потери, идентификатором различных форм сообществ постсоветского социума107); в массовом искусстве, прежде всего в литературе и в сетевой культуре, эти стимулы нашли свое выражение в возникновении и развитии направления «компенсирующей беллетристики» и «компенсирующей публицистики».
В совокупности эти факторы способствовали началу формирования новой социокультурной идентичности современного русского; данный процесс далек от заверения – насколько вообще
СКАЧАТЬ
104
См.: Давыдов Д. М. Рок и / или шансон: пограничные явления // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Вып. 3. Тверь, 2000; Растимешина Т. В. Культурное наследие и подданическая политическая культура российского общества // Власть. 2012. №2. С. 18—21; Свиридов С. В. Что такое блатная песня // Слово.ру: балтийский акцент. 2011. №1—2. С. 139—144.
105
Подробнее см.: Татарченко О. С кого начинается родина? // Коммерсант, 8 августа 1997 г. С. 1; Сатаров Г. А. Россия в поисках идеи. М.: ИНДЕМ, 1997; Овсеенко Ю. С. Национальная идея современной России: инновационный фактор // Историческая и социально-образовательная мысль. 2010. №1. Т. 3. С. 19—24.
106
О негативной идентичности в постсоветском обществе см.: Гудков Л. Д. Идеологема «врага». «Враги» как массовый синдром и механизм социокультурной интеграции // Образ врага. М.: ОГИ, 2003. С. 7—79. Автор статьи справедливо указывает, что видеть в идеологеме «врага» только результат влияния пропаганды, то есть манипулирования коллективным знанием, будет сильным упрощением: «Никакая пропаганда не может быть действенной, если она не опирается на определенные ожидания и запросы коллективного знания, если она не адекватна уже имеющимся представлениям, легендам, стереотипам понимания происходящего… Рост значимости представлений о враге всегда является производным усилий и движений с двух сторон – заинтересованных и относительно рационализированных интерпретаций господствующих элит и аморфных, разнородных массовых взглядов…» (с. 11).
107
Oushakine S. The patriotism of despair: nation, war, and loss in Russia. Ithaca: Cornell Unniv. Press, 2009; Ушакин С. Жизненные силы русской трагедии: о постсоветских теориях этноса // Ab Imperio. 2005. №4. С. 233—277; Роджерс Д. Рецензия на книгу С. Ушакина «Патриотизм отчаяния» // Вестник Пермского ГУ. Вып. 1 (13). 2010. С. 84—85.