Михаил Зощенко. Беспризорный гений. Валерий Попов

Чтение книги онлайн.

      – А кто вы будете? – спрашиваю я.

      – Я пришел из колонии «Крутые ручьи». Там наша колония прокаженных».

      Уже чисто зощенковская история! Да, необходимо сочувствие сирым и больным, но с прокаженными общаться как-то не хочется! И как-то странно стоит вопрос: к кому должны примкнуть прокаженные – к белым или красным? Явно, это и тех и других не украсит!.. «Освободили прокаженных», которые теперь не знают, как жить!

      «Я иду в лазарет и карболкой мою свои руки.

      Я не заболел. Вероятно, у нас преувеличенный страх к этой болезни.

      Но сердце было испорчено газами, и я должен был подумать о новой профессии».

      Какая это должна быть профессия – ему уже ясно. В один из приездов в голодный и холодный Петроград он заходит к Вере, греется у печки, молчит. Вера оставляет такую запись в дневнике: «13 декабря 1918 года он зашел ко мне, приехав на несколько дней с фронта, из Красной армии, в короткой курточке, переделанной им самим из офицерской шинели». Вера задает ему вопрос: что сейчас самое главное для него? – и надеется услышать ответ, что, конечно же – она, их отношения. Но Зощенко говорит: «Конечно же, моя литература!» К тому же получается так, что и по состоянию здоровья ни к какой другой работе он не пригоден. Спастись литературой! Такая идея приходит в голову людям в критические моменты… Но сделать это не так легко. Новая жизнь не очень-то Зощенко принимает. Кроме того, здоровье становится все хуже, он вдруг теряет сознание…

      «И вот вторую неделю я лежу в палате.

      Кроме того, что я плохо себя чувствую, я еще голоден. Это – девятнадцатый год! В госпитале дают четыреста граммов хлеба и тарелку супа. Это мало для человека, которому двадцать три года.

      Моя мать изредка приносит мне копченую воблу. Мне совестно брать эту воблу. У нас дома большая семья.

      Напротив меня на койке сидит молодой парень в кальсонах. Ему только что привезли из деревни два каравая хлеба. Он перочинным ножом нарезает куски хлеба, мажет их маслом и посылает в свой рот. Это он делает до бесконечности.

      Кто-то из больных просит:

      – Свидеров, дай кусочек.

      Тот говорит:

      – Дайте самому пожрать. Пожру и тогда дам.

      Заправившись, он разбрасывает куски по койкам. Спрашивает меня:

      – А тебе, интеллигент, дать?

      Я говорю:

      – Только не бросай. А положи на мой стол.

      Ему досадно это. Он хотел бы бросить. Это интересней. Он молча сидит, поглядывает на меня. Потом встает с койки и, паясничая, кладет кусок хлеба на мой столик. При этом театрально кланяется и гримасничает. В палате смех.

      Мне очень хочется сбросить это подношение на пол. Но я сдерживаю себя. Я отворачиваюсь к стене.

      Ночью, лежа на койке, я съедаю этот хлеб.

      Мысли у меня самые горькие».

      Да – горечь его можно понять. Он сделал все, чтобы максимально приблизиться СКАЧАТЬ