Название: Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности
Автор: Павел Нерлер
Издательство: НЛО
Жанр: Биографии и Мемуары
isbn: 978-5-4448-0842-9
isbn:
Решительно. Решительно во всем –
зачатки прозаического бреда.
В хинкальную у Земмеля войдем –
за чьей-то стойкой – даже не беседа,
А: «Выпьем за родных!» – Столпы. Столбы.
Чудовища… Но дым и пятна света.
Таки начнем без помпы и пальбы
и, право, обойдемся без сюжета.
Прекрасная прислонена метла,
и застит взоры юбка курдианки,
и можно плакать и сжигать дотла
какой-то давней лирики останки.
Все, все о быстротечности трубит,
но спрятаны и не мешают трубы.
И с каплей на носу старик сопит,
и жалко шлепают по тесту губы.
И проза допускает без труда,
при этом не задев правдоподобья,
младую ведьму привести сюда,
она вокруг посмотрит исподлобья.
А ты чужой. Порхает карандаш.
Какой-то тип. Невнятная описка.
На ша́баш приглашенье, на шаба́ш –
в кармане обнаружена записка.
…Кого-то ждут. Накрытый стол. Вино.
Скрип галереи. Тишина. Просветы.
А в лирике по-прежнему темно,
недаром к прозе тянутся поэты (с. 70–71).
Здесь, словно пульс на локте, прослушиваются, вернее, угадываются сразу две сюжетные линии. Первая – сюжет действия – «сложна до умопомрачительности»: группа мужчин, и в их числе поэт, зашла в некую хинкальную, где поэт, вчуже попивая вино, созерцает метаморфозы общепитовского быта. Вторая линия – сюжет мысли – нанайская борьба разума и совести поэта: стыд за прозрачность своего творчества и объяснительно-оправдательная ссылка на массовость этой эвакуации поэтов из лирических темно́т (явленная в самом конце стихотворения, эта мысль заново раскручивает и освещает стих, обнажает его цоколь и фундамент).
Чрезвычайно интересна композиция гнутых фраз, полностью совместившихся со строками, в следующем шестистишии:
Лежит собака на газете.
За нею темный двор ночной,
склад угольный и дровяной.
Блестит трамвайный путь прямой.
Еще пожить на этом свете.
Лежит собака на газете (с. 25).
Первые строки (они же гнутые фразы) – нагнетают ощущение городской ночи (как, кстати, неожиданно и точно увидено самое обыденное и простое – и потому незаметное, незамечаемое – блестящая прямизна трамвайных рельс!). Здесь – приемом – обычный для Цыбулевского перевод взгляда, своего рода «сюжет глаза». И вдруг – в кромешной тьме – зарница! – «Еще пожить на этом свете»!
И снова изначальная темнота – повтор первой строки (нейтральная к свету при первом своем появлении, она уже насквозь «ночная» при втором). И мы еще раз читаем стих, и видим, что он построен кольцом – первая и последняя строки, повторяясь, смыкаются. Но это снова не удовлетворяет, не объясняет нам стихи, и мы вновь перечитываем СКАЧАТЬ