Большая Лубянка. Прогулки по старой Москве. Алексей Митрофанов
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Большая Лубянка. Прогулки по старой Москве - Алексей Митрофанов страница 8

СКАЧАТЬ на окне и не слыхала, как красноармеец мне что-то кричал со двора. Он снова закричал. Очнувшись, я увидела направленное на меня дуло винтовки.

      – Слезь с окна, сволочь! – орал он во все горло. – Застрелю!»

      Оставили бы заключенных взаперти? Спасли? Выпустили нарочно в последний момент, чтоб усилить страдания?

      Как знать.

      К счастью, все обошлось, и пожар удалось потушить. Разве что в соседней камере скончался от разрыва сердца Осип Петрович Герасимов, бывший товарищ министра народного просвещения Временного правительства.

      * * *

      Конечно, комплекс на Лубянке вошел и в литературу, и в фольклор. Есенин писал в одном стихотворении:

      Снова пьют здесь, дерутся и плачут

      Под гармоники желтую грусть.

      Проклинают свои неудачи,

      Вспоминают московскую Русь…

      Ах, сегодня так весело россам,

      Самогонного спирта – река.

      Гармонист с провалившимся носом

      Им про Волгу поет и Чека.

      Во времена Есенина именно так и писали – не «ЧК», а «Чека». Будто бы в виду имелась не организация и не комиссия, а некий зверь – полумифический, страшный, беспощадный, но уже привычный, вполне свой. Волк. Вепрь. Чудо-юдо. Медведь-полоскун.

      Очень страшно – Чека. Между тем, про Чека интересно послушать.

      Михаил Булгаков называл лубянский комплекс иносказательно – «пустынное учреждение».

      А народ потихонечку складывал анекдоты.

      – Какое самое высокое здание в Москве?

      – Чека на Лубянке.

      – Почему?

      – Из него и Соловки видно, и Сибирь.

      * * *

      Сам же поэт Есенин, кстати говоря, сиживал на Лубянке. Он не выделялся особой законопослушностью и сам этот факт признавал, более того, бравировал им:

      Я из Москвы надолго убежал:

      С милицией я ладить

      Не в сноровке,

      За всякий мой пивной скандал

      Они меня держали

      В тигулевке.

      Благодарю за службу граждан сих,

      Но очень жестко

      Спать там на скамейке

      И пьяным голосом

      Читать какой-то стих

      О клеточной судьбе

      Несчастной канарейки.

      Иной раз наряду с простой милицией случалась и «Чека». Сергей Александрович жаловался в одном из писем Разумнику Иванову-Разумнику: «Дорогой Разумник Васильевич! Простите, ради бога, за то, что не смог Вам ответить на Ваше письмо и открытку. Так все неожиданно и глупо вышло. Я уже собрался к 25 окт. выехать, и вдруг пришлось вместо Петербурга очутиться в тюрьме ВЧК. Это меня как-то огорошило, оскорбило, и мне долго пришлось выветриваться».

      Еще б не огорошило.

      * * *

      Дело же, по которому поэт попал в застенок, вошло в историю Москвы, как дело Шатовой, содержательницы нелегального ресторана, СКАЧАТЬ