Вы разбили мне жизнь. Теперь у меня не осталось ничего – никаких надежд на будущее. Я гордился этой фермой, мисс, я гордился своей работой; я мирился со злобной ненавистью, которую питают ко мне ваши кузены; я был предан интересам мистера Мидоукрофта – и все это ради вас, Нейоми Коулбрук, только ради вас! Теперь с этим покончено, покончено с моей жизнью на ферме. Я больше не причиню вам тревог. Я уйду прочь, как делают бессловесные твари, когда они больны, – уходят, чтобы забиться в темный угол и умереть! Но сделайте мне одну последнюю милость: не выставляйте меня на посмешище перед всей округой. Я этого не вынесу, я теряю разум при одной мысли об этом. Дайте мне обещание ни одной душе не рассказывать о том, в чем я признался сегодня; богом клянитесь в этом человеку, жизнь которого вы разбили!» И я сделала то, о чем он просил меня. Со слезами на глазах я дала ему священную клятву. Да, это так. После того как я призналась, что ненавижу его – и я на самом деле испытываю к нему это чувство! – я плакала над его несчастьем, клянусь вам! Господи, что за нелепое создание женщина! С какой ужасной непоследовательностью мы, чуть что, уже готовы жалеть мужчин! Он протянул мне руку, сказал: «Прощайте навек!» – и меня уже переполняла жалость к нему! Я сказала: «Я подам вам руку, если вы, в обмен на мое обещание, также дадите слово не покидать фермы. Что станется с моим дядей, если вы уйдете? Оставайтесь, и будем друзьями! Забудем все и простим друг другу, хорошо, мистер Джон?» Он дал мне такое обещание – он ни в чем не может отказать мне – и повторил его, когда наутро следующего дня мы опять встретились. Право слово, не могу не отдать ему должного, хотя и терпеть не могу его! Я думаю, что, пока я была у него перед глазами, он искренне собирался сдержать свое обещание. Но когда он остался наедине с собой, дьявол искусил его изменить своему слову и уйти с фермы! Я с детства приучена верить в дьявольские козни, мистер Лефрэнк, и нахожу, что ими многое объясняется! Ими объясняется поведение Джона, уверяю вас! Дайте мне только выяснить, куда он уехал, и я обещаю: он вернется и снимет с Эмброуза обвинения, выдвинутые его бессовестным братом! Вот перо, вот бумага, все готово: напишите объявление в газету, друг Лефрэнк, и, ради меня, сейчас же!
Я позволил ей выговориться и, когда она вложила мне в руку перо, принялся составлять объявление так безропотно, словно и сам верил, что Джон жив.
Но чтобы предупредить возможные недоумения, признаюсь сразу, что мои собственные убеждения остались без изменений. Если бы у печи для обжига извести не произошло никакой ссоры, я бы с готовностью признал возможность того, что исчезновение Джона явилось следствием его разочарования в чувствах Нейоми. Тот же смертельный страх перед насмешкой, который заставил его заявить во время ссоры с Сайласом у меня под окном, что он равнодушен к Нейоми, тот же страх мог побудить его тайно и внезапно скрыться со сцены, где он играл унизительную роль. Но уверять меня в том, что он жив, после того что случилось у печи, означало для меня забыть о своем жизненном опыте и десятилетней практике.
