Петербургские тени. Александр Ласкин

Чтение книги онлайн.

      Уже через минуту она была не Александром Исаевичем Солженицыным, а самой собой.

      Вспомнит кого-то из своего прошлого и сразу обнаружит в нем нечто забавное.

      И не посмотрит, что великий человек. В той же степени будет строга и к Бунину, и к Лифарю. Да и как могло быть иначе, если все, о ком она говорила, были для нее живы.

      Это для нас каждый из них классик, бюст на шкафу в учительской и статья в энциклопедии, а для нее коллега и хороший знакомый.

      А над знакомым отчего не пошутить? Не выразить удивление по поводу того, что Лифарь мог приврать, а Бунин больше прозы ценил свои стихи.

      Зинаида Алексеевна прищуривает глаза. Мол, неужто вы ничего не поняли? Если вы считаете, что прошлое завершилось, то тут дело в вас самих.

      Еще из той парижской поездки вспоминается разговор по телефону с Ростиславом Добужинским, сыном прославленного мирискусника.

      Голос глухой, словно говорит не в трубку, а в трубу. Все не перестает удивляться, что кому-то может быть интересен.

      – Я же ископаемое…

      Действительно, ископаемое. Вроде рядом, на расстоянии телефонного провода, а на самом деле далеко.

      Тут, конечно, не только в возрасте дело, но в историческом провале. В том, что

      Это Пастернак написал в двадцать шестом году. Совсем недавно миновали рубеж, а ощущение такое, что прошло не девять, а двести, триста, четыреста лет.

      Отступление в сторону кабинета

      Помню, в семидесятые годы рассказывали историю про питерскую старушку, отправившую письмо приятельнице в Крым.

      В адресе она написала «Дом актера», а для ясности уточнила: «Б. дом барона Врангеля».

      Особенно забавно в те времена выглядел этот Врангель. Примерно так, как если бы на письме в Армению кто-нибудь написал «бывший Урарту».

      Сейчас никто бы не улыбнулся. Всякому приятно пожить не в каком-то там санатории, а в доме самого барона.

      И все же, несмотря на эти перемены, минувшее все дальше и дальше. Оно уже настолько далеко, что, кажется, никогда с ним не пересечься.

      Чувство это, конечно, не новое. Еще в шестидесятые годы существование прошлого вызывало серьезные сомнения.

      Когда Иосиф Бродский впервые попал к Томашевским, то как-то сразу посерьезнел.

      Может, это и называется протяженностью времени? Тут время не начиналось и не подходило к концу, а продолжалось. Связывало эпохи и устремлялось дальше.

      Очень быстро Бродский нашел разгадку. Уверенным шагом направился к стоящей на столе фотографии Бориса Томашевского.

      Чаще всего люди на снимках спокойно смотрят перед собой, а тут взгляд быстрый и как бы наискосок.

      Сразу чувствуется отдельность. Не то чтобы желание СКАЧАТЬ