Элегiя на закате дня. Олег Красин
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Элегiя на закате дня - Олег Красин страница 35

СКАЧАТЬ ароматы: полынь и хмель пахли горечью, синие незабудки и васильки благоухали небом, а желтые весёлые ромашки, если ими обсыпать шляпку, пахли солнцем.

      Эти ароматы земли нужно было чувствовать, ощущать, вкушать. Их нельзя нюхать, потому как, само это слово можно отнести только к чему-то низменному и неприятному, например, к тому душку, который обычно доносится от бочки с нечистотами, вывозимой золотарём.

      Как выяснила Эрнестина, её Теодор именно вкушал запахи, словно необычные и запоминающиеся яства. Но он же был поэтом, а у поэтов чувствительные души.

      Так, они ежедневно гуляли, и знакомая бабочка – лёгкая, как пух на ладошке и пёстрая, как луговые цветы, – сопровождала их на всём протяжении пути. Она причудливо порхала вокруг её юбки, над летней шляпой мужа, возле их лиц и глаз. Тютчев размахивал руками, а Эрнестина громко смеялась, пытаясь её поймать.

      Бабочка стала символом их любви, как ей казалось. Но бабочка слишком воздушная, слишком беззащитная, слишком нежная, чтобы уцелеть в жестоких бурях и ураганах времени. Вот она и не уцелела.

      Э. Ф. Тютчева. Фотография. Петербург, апрель 1862г

      Фёдор Иванович, её любимый Теодор, писал довольно часто и в каждом письме тосковал, стенал, капризничал, скучал по ней. Но в Овстуг не ехал. Поэтому Эрнестина Фёдоровна чувствовала себя заброшенной, о чём изредка напоминала Теодору. Хотя в Петербург она тоже не торопилась возвращаться, дабы не испытывать унижений жены, знающей об измене мужа, но не желающей расстаться с изменщиком.

      Здесь, в усадьбе, вдали от бесконечной суеты, ей не было нужды принимать скоропалительные решения, от которых зависела не только её жизнь, но и жизнь детей, прижитых от Тютчева. А возможно, и старших детей Теодора от Элеоноры – Анны, Дарьи и Кати. Здесь можно было расслабиться и отдохнуть.

      Однако слова – это незримый яд, действующий, хотя незаметно, но всё же отравляющий жизнь. Письма мужа, этого le Gracieux, этого l’Aime40 – она писала с большой буквы эти слова, – не могли не приниматься ею в расчет. Его слова западали глубоко в душу и больно ранили. «Кисанька моя», «Ты – единственная ветка, удерживающая меня над Небытием», «Твой старик». От сознания того, что их пишет человек, в эту самую минуту целующий другую женщину, спящий с ней, проводящий всё свободное время, гуляющий на виду у всех по улицам Петербурга и Павловска, от этого становилось еще горче.

      И всё же она ждала его. Смутная надежда на то, что счастье ещё возможно, что возврат к прежней, такой понятной и простой жизни, ещё может случиться с ними, мерцала в её душе, словно светлячок в ночи.

      Иногда, если менялся ветер, в её окна с полей доносился запах чабреца, сурепки, полыни, других трав, разомлевших под солнцем. Вдалеке, со стороны села кудахтали птицы, брехали собаки, слышались голоса крестьян. Деревенская жизнь со всеми её СКАЧАТЬ



<p>40</p>

Чаровника, Любимого (фр.)