Диссиденты. Глеб Морев

Чтение книги онлайн.

      – С чего началось ваше вхождение в этот круг? Что вы ретроспективно считаете шагом, который позволяет причислять вас к этому кругу?

      – Личное – это некий кризис в серьезном внимании к тому, что происходит вокруг, явно с оппозиционной точки зрения. Желание как-то вписаться в исторический контекст событий начала ХХ века – формирование кадетской партии при участии в ней академических, университетских кругов. С другой стороны, чисто эмоциональное желание поддержать [Наталью] Горбаневскую, мою приятельницу. Ну и… в каждой бочке затычка (смеется). Опечатки, ошибки и недостатки в «Хронике текущих событий» и к 1969 году уже стремление ею заняться непосредственно.

      – В качестве редактора-составителя?

      – Нет, даже не думал. Сначала, до ареста Горбаневской [24 декабря 1969 года], я просто сообщал информацию и какие-то исправления, а после ее ареста помогал документально. Затем, совершенно неожиданно для меня, мне предложили войти в редколлегию.

      – И как долго вы занимались «Хроникой»?

      – Активно – думаю, что около двух с половиной лет, может быть, чуть больше. Я точно не помню.

      – То есть вплоть до своего ареста 3 июля 1973 года?

      – Нет. За год до этого я сказал [Анатолию] Якобсону, что я выхожу, но продолжал давать информацию, что-то делать, но фактически меня не было уже.

      – Почему вы тогда вышли?

      – Такой же кризис. Мне показалось, что я пустею внутренне. Может быть, страх после обыска дома.

      – То есть между обыском и арестом прошло время?

      – Между первым обыском и окончательным арестом прошло 10 месяцев.

      – Связывали ли вы свой арест с участием в «Хронике»? Это было решающим фактором?

      – Решающее было непонятно, да я и не задумывался. Единственное обвинение – это передача на Запад, подготовка к печати дневников [Эдуарда] Кузнецова. Вот это я никак не могу считать главным, как мне пытались выставить мои следователи.

      – Вы сказали, что вдохновлялись опытом начала ХХ века, в частности – участием ученых в тогдашней политической деятельности. Насколько в гуманитарной среде второй половины 1960-х эти идеи, эти параллели находили отклик?

      – Я мог свободно говорить со своими тартускими друзьями независимо от их отношения к советской власти. В основном единомышленниками были бывшие и тогдашние тартуские студенты, товарищи-рижане. Люди, с которыми я непринужденно на эти темы мог говорить, – это [Мариэтта и Александр] Чудаковы, Литвиновы, друзья – скажем, Коля Котрелев. В общем, каждое знакомство с тем или иным филологом, молодым или пожилым, было аккуратным выяснением платформы, позиции, где главную роль играло знакомство с кем-то еще, с кем ты был знаком и кому доверял. Но мне казалось тогда, что уже можно было не скрывать свои взгляды, что Сталин – преступник, Ленин – преступник, а советская власть – это зло.

      Конец 1960-х

      © из архива Международного СКАЧАТЬ