Югославия в XX веке. Очерки политической истории. Коллектив авторов

Чтение книги онлайн.

      По воспоминаниям очевидца, декларация о военных целях королевства приобрела общеюгославянскую «упаковку» лишь после того, как Пашича убедили в том, что «это поможет Сербии в войне, ибо вызовет выступление югославянских и иных славянских народов Австро-Венгрии»²³. По оценке сербского исследователя С. Скоко, югославянская программа сербского правительства, содержавшаяся в Нишской декларации, – это «прежде всего мина для разрушения Австро-Венгерской монархии, заложенная в тот момент, когда никто в мире еще и не помышлял о возможности ее распада»²⁴.

      Кстати говоря, такая трактовка знаменитого документа особой популярностью в сербской исторической литературе не пользовалась. Мы уже отмечали, что Нишская декларация рассматривалась многими авторами как логичное политическое воплощение тех югославянских тенденций, «какие еще до войны проявились в политической жизни Сербии и, в частности, – в верхах правящей Радикальной партии»²⁵. С этим, однако, не вяжется тот известный факт, что в первоначальном проекте декларации отсутствовало всякое упоминание о «словенском племени»; оно было внесено в документ буквально в самый последний момент, после вмешательства известного словенского интеллектуала и поборника югославянского единства Нико Жупанича и его разговора с Пашичем…

      Подведем промежуточный итог. К концу 1914 г. интегральная югославянская программа королевства была сформулирована. Нишская декларация, несмотря на все явные и скрытые мотивы ее одобрения, стала «краеугольным камнем» официальной юнионистской политики Сербии военного времени. Однако сразу же следует указать и на одну ее особенность чисто утилитарного свойства. Политика эта, по крайней мере в начальный период войны, в немалой степени являлась: во-первых, средством «защиты» сербского руководства от давления союзников – чем больших уступок требовала Антанта в пользу болгар в Македонии, тем дальше на северо-запад, «к заветному морю», простирались контрпретензии сербов; во-вторых, геополитическим «противовесом» Сербии панадриатическим устремлениям Италии, наглухо запирающим ей выход к побережью; и, наконец, ее военно-пропагандистским инструментом в условиях прямого противоборства с Дунайской монархией.