История одного посвящения. Марина Цветаева

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ холмами и домами, нужен еще и ваш холм, наш дом. Свыкаться, учиться, бояться, спасаться... Все – примерять. А потом невинно дивимся, когда на повороте дороги или коридора...

      Если чему-нибудь дивиться, так это редкости ваших посещений, скромности их, совестливости их... Будь я на вашем месте...

      Тихий ответ: “Будь мы на твоем...”

* * *

      Вспоминаю другое слово, тоже поэта, тоже с Востока, тоже впервые видевшего со мною Москву – на кладбище Новодевичьего монастыря, под божественным его сводом:

      – Стоит умереть, чтобы быть погребенным здесь. Дома – чай, приветственный визг Али и Андрюши. Монашка пришла – с рубашками. Мандельштам шепотом:

      – Почему она такая черная? Я, так же:

      – Потому что они такие белые!

      Каждый раз, когда вижу монашку (монаха, священника, какое бы то ни было духовное лицо) – стыжусь. Стихов, вихров, окурков, обручального кольца – себя. Собственной низости (мирскости). И не монах, а я опускаю глаза.

      У Мандельштама глаза всегда опущены: робость? величие? тяжесть век? веков? Глаза опущены, а голова отброшена. Учитывая длину шеи, головная посадка верблюда. Трехлетний Андрюша – ему: “Дядя Ося, кто тебе так голову отвернул?” А хозяйка одного дома, куда впервые его привела, мне: “Бедный молодой человек! Такой молодой и уже ослеп?”

      Но на монашку (у страха глаза велики!) покашивает. Даже, пользуясь ее наклоном над рубашечной гладью, глаза распахивает. Распахнутые глаза у Мандельштама – звезды, с завитками ресниц, доходящими до бровей.

      – А скоро она уйдет? Ведь это неуютно, наконец. Я совершенно достоверно ощущаю запах ладана.

      – Мандельштам, это вам кажется!

      – И обвалившийся склеп с костями – кажется? Я, наконец, хочу просто выпить чаю!

      Монашка над рубашкой, как над покойником:

      – А эту – венчиком...

      Мандельштам за спиной монашки шипящим шепотом:

      – А вам не страшно будет носить эти рубашки?

      – Подождите, дружочек! Вот помру и именно в этой – благо что ночная – к вам и явлюсь!

      За чаем Мандельштам оттаивал.

      – Может быть, это совсем уже не так страшно? Может быть, если каждый день ходить – привыкнешь? Но лучше завтра туда не пойдем...

      Но завтра неотвратимо шли опять.

* * *

      А однажды за нами погнался теленок.

      На косогоре. Красный бычок.

      Гуляли: дети, Мандельштам, я. Я вела Алю и Андрюшу, Мандельштам шел сам. Сначала все было хорошо, лежали на траве, копали глину. Норы. Прокапывались друг к другу и когда руки сходились – хохотали, – собственно, он один. Я, как всегда, играла для него.

      Солнце выедало у меня – русость, у него – темность. – Солнце, единственная краска, для волос мною признаваемая! – Дети, пользуясь игрой взрослых, стягивали с голов полотняные грибы и устраивали ими ветер. Андрюша заезжал в лицо Але. Аля тихонько ныла. Тогда Андрюша, желая загладить, размазывал глиняными руками у нее по щекам голубоглазые слезы. СКАЧАТЬ