распоряжается, втыки, кому надо, выдаёт, товар налево пускает… Все уже не к Лизавете, к нему обращаются. Хозяин, одним словом. И быстро так борзеть начал, что свои ребята Василию начали жаловаться (это, естественно, позже), что дерёт безбожно. Василий тут же ему сказал: смотри, паренёк, своих обижать – дышать забудешь. Он, правда, сразу смекнул, башковитый потому что. Отец, между прочим, в Славке души не чаял, в отличие от старших, Василия с Николаем, позволял ему всё, и держал себя с ним, как с товарищем, без устали мог с ним играть в самые дурацкие игры. Например, лежит на диване, читает, Славик подкрадывается и из водяного пистолета бац, отец вскакивает и в погоню. Затем вооружается тоже брызгалкой и начинается водяная война. Мать приходит домой – в квартире библейский потоп. Мог Славик и такую штучку учудить. Сидит, учит уроки. Вдруг кричит благушей «Па-апка!» Отец несётся и заикаясь: «Что, сынку… случилось?» А Славик очень спокойно: «Подай, пожалуйста стёрку, под стул закатилась.» То есть нужно всего лишь нагнуться и руку протянуть, а он отца зовёт. А то ещё, спрашивает: «Па, а на работе знают, что ты дурак?» Отец поперхнулся (дело за столом было): «Нет… воде бы.» – «А почему ты им не скажешь?» Отец гогочет, довольный. А то ещё, сочинение задали – про отца написать. Ну, Славик, ничего не объясняя, вроде как для себя, из любопытства, вопросики задаёт. Мол, служил ли ты в армии и кем? Отец по своему обыкновению и уже в русле, так сказать, их отношений, отвечает, где и приврёт. Так и тут. Дескать, служил, а как же. Ракетчиком. Видел фильм, как сбили американского лётчика-разведчика, Пауэрса? Ну вот, это я его шендарахнул. Через день-другой Славик сообщает, что училка оценку не хочет ставить под его сочинением. А чего такое-то, отец спрашивает, лишних запятых понаставил? Да нет, пусть, говорит, сперва отец прочитает. Ну, отец и стал читать. Схватился за голову и давай хохотать. И сквозь слёзы проговаривает: из-за тебя могут, дескать, и в тюрягу упечь. Пауэрса он, видишь ли, шлёпнул.
Брата Василий не застал, Семёна не было тоже, у Лизаветы же денег просить не захотелось (особой приязни они оба друг к другу, так уж сложилось, не питали), лишь рассказал о своей стычке с Панычем, чем, похоже, позабавил «щуку» (прозвище такое у Лизаветы за её тонкие и выпяченные губы). Сел во дворе на лавочку за стол, где мужики по выходным козла забивают, в тени клёнов, стал подросткам фокусы на картах показывать. Один рыженкий с блестящими глазёнками, другой бледненький и недоверчивый, с гонорочком – студент. Оба в восторге. Наивняк. А этак можете? А так? А почему вы не глядите в свои карты, а вдруг там не двадцать одно? А зачем глядеть, когда я знаю, какие у тебя карты, и у тебя, и у тебя… И у тебя, студент (он, может, и не студент вовсе, но бледненький). Хочешь, сдам – у тебя будет три бубушки, у тебя три трефушки, а у тебя три туза? Сдал – осчастливил. А скажите, как это вы так делаете? Ну кое-что показал, только глядите, чтоб руки вам не поотрывали…
