После гегемонии. Что будет с ними и с нами. Роберт Кеохейн

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ то она включает в себя услуги повара, но не танцовщицы. И хотя повар производит материальный продукт, конечная цель (удовольствие от вкусной еды) может быть столь же нематериальной, как и конечная цель посещения балета или оперы.

      Учитывая это возражение, мы могли бы определить богатство просто как «средства удовлетворения желаний», или все, что приносит полезность, будь то в форме инвестиций либо потребления. Достоинством этого определения является то, что оно рассматривает богатство как запас ресурсов, не исключая произвольно ни потребительские товары, ни нематериальные источники удовлетворения потребностей. Однако оно остается чрезмерно широким в двух отношениях. Во-первых, в нем отсутствует ссылка на дефицит. В неоклассическом экономическом анализе ценность деривативна по отношению к рыночным отношениям: богатство может быть оценено только после того, как рынок оценит различные товары или услуги. То, что не является дефицитом, не имеет рыночной стоимости. Например, чистая вода может считаться «продуктом земли», но в экологически чистом обществе она не будет представлять собой богатство, поскольку будет бесплатной. В неоклассической теории стоимости решающее значение имеет «меновая стоимость», а не «потребительная стоимость». Во-вторых, даже если мы примем во внимание дефицит, нам все равно придется различать ценные переживания, которые нельзя обменять на деньги, не меняя их внутренней природы (такие как любовь, чистая дружба и способность заставить других почувствовать, что они находятся в состоянии благодати), и те, которые можно обменять (такие как сексуальные отношения с незнакомцами, услуги, оказанные деловым партнерам, и способность вызывать «это чувство пепси»). Это делается путем ограничения «богатства» средствами удовлетворения желаний, которые не только дефицитны, но и рыночны: их можно купить и продать на рынке. Таким образом, «стремление к богатству» в мировой политэкономии означает стремление к рыночным средствам удовлетворения желаний, независимо от того, будут ли они использоваться для инвестиций или потребляться их владельцами.

      Гилпин утверждает, что «природа власти еще более неуловима, чем природа богатства». Однако вместо того чтобы вступать во «внутридисциплинарную перепалку» по этому поводу, он следует определению власти, данному Гансом Моргентау, как «контроля человека над умами и действиями других людей». Власть, по мнению Гилпина, относится к причинно-следственным связям и зависит от контекста, в котором она осуществляется: «в международных отношениях не существует единой иерархии власти» (1975, с. 24).

      Определение власти в терминах контроля достаточно правдоподобно, но оно не решает вопроса о ценности концепции в изучении политики. Чтобы использовать концепцию власти для объяснения поведения, необходимо уметь измерять власть до объясняемых действий и строить модели, в которых различные объемы или типы власти приводят к различным результатам. То, что Джеймс Г. Марч СКАЧАТЬ