Наступило утро.
Сна было ни в одном глазу, а необъяснимая картина никуда не исчезала. Прикрыв глаза на несколько секунд, Раковский устало потёр переносицу, снова глянул перед собой. Вроде как Ленинград, а вроде бы, и нет. На горизонте какие-то высотки: огроменные, стеклянные, но несомненно футуристичные. Так что, ежели это и правда будущее, то можно радоваться. Город у деревни всё-таки выиграл. Этот бред тут же отогнал покачиванием головы.
"Нет, Коля. Хоть ты не сходи с ума. В вашей компании ты один ещё в здравом уме".
Он недовольно поморщился, поглядев на пускающего слюни соседа. Ужасно негигиенично. Во сне Кукоякин более всего ребёнок. Щёки пухлые, губы бантиком, на голове воробьиное гнездо.
Принесли в номер кофе. Сделав глоток, Николай нахмурился. Вроде то и не то. Вкуснее как-то, гуще, но оттого, что непривычно, не очень-то и вкусно. Пару глотков – и язык привыкает, и довольствуется, и не может оторваться. Кукоякин – не любитель кофе. Поэтому и его чашку Раковский присваивает себе.
– Этим имажинистам рассольчику подавай, – усмехнулся под нос мужчина и, следуя инструкциям на цветной брошюры, позвонил на ресепшн. Они отвечают, что рассола у них нет, но они могут поискать.
– Не надо, чая с него хватит, – гудит в трубку Раковский, благодарит и ждёт.
Не торопится заказывать много, от денег портмоне скрипит, да всё не те, советские. Кукоякин вчера его оттолкнул с такими деньгами и оплатил какими-то странными маленькими бумажками, которые ему набросали в шляпу за его пьяное выступление.
– И это рубли? Что с вами стало? – задумчиво произносит поэт, проглядывая сторублёвую купюру на солнце.
– Ежели по размеру меньше, значит по количеству больше, – заявляет отвернутый к стене мудрец.
Он только распахнул глаза, так сразу вскочил и подбежал к окну, потирая веки. Ничего не исчезло, стало только яснее. Прижавшись лбом к стеклу, он удовлетворённо ощущал, как прохлада лечит голову, а вид – душу.
– Не могу взять в расчёт, чего вы радуетесь. Если это, по-вашему, будущее, то в выигрыше город, сельчанин.
– Высотки – это только фасад. Деревня, тёплая, добрая, русская, должна быть внутри человека.
– Вы думаете люди городские злые? – потирая подбородок с зажатой между пальцев сигаретой спросил Раковский.
– Измученные, – домиком сложились русые брови и голубые озёра взглянули с жалостью. – Я тоже таким стал с этим вашим городом. Может, люди в будущем приспособились. Пообвыкли. Перестали быть несчастными.
– Не думаю, что ста лет хватит, чтобы искоренить из народа горе, – болезненно улыбнулся футурист.
– Откуда вы знаете, что прошёл век.
– По вот этой штуковине, – бросил он взгляд в сторону стоящего на столе календаря. СКАЧАТЬ