Сол присела на самый край стула и в том, сколько благородства и мягкости было в жесте, каким она протянула руку Вейгеле, девочка почувствовала присутствие матери, которую она знала до войны: упрямую, резкую, строгую, не терпящую отказа, и все-таки глубоко больную. Королева смотрела на нее с состраданием, через которое, словно через плетеную паутинку, проглядывало неясное упрямство, придававшее в сущности жалкому, наполненному сожалением чувству жестокость. Вейгеле захотелось выдернуть руку и обтереть, но усилия, которые ей требовалось приложить, оказались бы неоправданно тяжелыми, поэтому она продолжила лежать.
– Вейгела, – вздохнула Сол сочувственно, но при этом как-то радостно. – Мы поговорили с лекарем Лусцио. Он говорит, что единственная возможность выздороветь, это…
– Матушка, если я запущу Время, то стану уродом.
– Что ты такое говоришь? Ты всегда будешь краси…
– Вы знаете, о чем я говорю.
Уродство, красота – все это не имеет ничего общего с внешним миром, все это жизнь разума. Для Вейгелы ее мать, женщина с прекрасными синими глазами, волосами цвета насыщенного золота, стройная, как молодая яблоня, была уродлива, потому что она была болезненной и надломленной, ее Дом мира кровоточил от неистраченной любви, ее ум был в смятении последние несколько лет, а лимбаг совсем выцвел. И все они – эти люди, нарушившие природу своего тела и запустившие Время прежде срока, – были такими.
– Зато ты будешь жить, – резко сказала Сол.
– Не переоценивайте жизнь, – Вейгела смотрела в окно мимо матери и думала, усердно думала о словах Лусцио, невольно выдавая свои мысли. – Может, я и не хочу жить. Может, с самого начала не хотела, а вы заставили меня. Родили на этот свет и заставили с ним бороться, как будто бы была возможность победить.
«Если я умру, – думала она, – я заберу болезнь с собой, и Модест будет жить. Но зачем? Ах, но я так хочу, чтобы он жил!» Как многие дети, попавшись на приманку золотого света, источаемого ее братом, становились калеками, чувствуя свою ничтожность перед светом жизни, радости и богатства, поселяя в сердцах черную зависть к блистательному принцу, умалявшему их одним своим существованием, как эти самые дети, ослепленные и обиженные, Вейгела никогда не чувствовала, что живет. Она, оставаясь аномалией разума, не была способна к иррациональным чувствам и знала о существовании бездумного счастья, безоглядного добра и сострадания, спонтанных приступах нежности только потому, что их сосредоточием был ее брат.
Смотря в молочное небо, покрытое мутной пленкой, Вейгела с теплотой вспоминала, как юный принц нашел в саду у скалистого обрыва первого яруса разоренное гнездо высокогорной ласточки. Вечером до этого был сильный ураганный ветер с дождем, и гнездо унесло. Чудом уцелело только одно яйцо. В тот день Модест в слезах вернулся в замок. Не решившись тревожить взрослых такой ерундой, он сидел у себя в комнате и рыдал от беспомощности, в которой слились и страх, и жалость, и надежда.
СКАЧАТЬ