Целится в них, он не хотел! Это, ведь, не моджахеды, а простые негодяи, заблудшие жадностью наживы в самих себе.
Ответного выстрела он не услышал. Только почувствовал, как ударило в грудь, ниже левого плеча, что-то, сильно и больно. Руки перестали слушаться… и небо, вдруг, почему-то, посмотрело ему в глаза, удивлением. Добавилось к нему: мрак и солнце…, вязкая сонность, опасная жёсткость в чьих-то словах…, и всё заволокло пеленою мрака….
… – Мы этих, сбежавших, уже не найдём. Им лес роднее, чем мы им. Поэтому, уезжаем, и сейчас! А этого, для проникновения в жизнь его неосознанную, к дереву привяжите, да покрепче! Пускай полюбуется комариной тучей! Для его же пользы. Останется жив, значит, повезло! И мы, никого не отправив в мир иной, останемся чисты. Унесите отсюда, такое несговорчивое существо: надоел он мне хуже всякой нечисти.
И, вновь, Макарий почувствовал сквозь боль и тревогу, как его потащили куда-то в лес.
Два, дышащих перегаром, «этих», молчаливых, привязали его к сосне и так же, молча, удалились прочь….
Ветер качал безразлично сосны и ели. Осины с берёзами шептались меж собою листвой, как будто в этом мире нет больше никого кроме них. Комариные стаи, словно обезумевшие осы, налетали на избитое тело Макария и, насытившись питательной силой, освобождали место для насыщения другим. Тишина, которую он так любил, отдавала зловещностью и безысходностью. Избитые губы смогли лишь прошептать несколько несвязных слов: да и кому они здесь были нужны? И кому их слушать, в этой безлюдной, утопающей в себе глуши?
… Послышался хруст опавших веток и из глубины кустов вереска вылез… «Вась-Вась».
– Висим и мечтаем? И о чём наши восторги? О былом и святом рисовании своём? Во, стихами, почти! Ну и как ты наш неповторимый, непримиримый? Вижу, что жив ещё! Матерь божья тебя ещё держит на своих руках. Держись, держись, а дальше, то, что? Придёт какой-то, «Вась-Вась» и даст тебе свою руку помощи? В добавку к силе божьей? А, терпеливый и не уговорный, так, что ли?
– Во, и этот волкодав здесь! Во, какая живучая штука! Приполз, не иначе, ведь был мёртвый совсем. Вот таким должен быть и я! Живучим и надёжным! Но я… «Вась-Вась», и пути назад почти что нет, – и, ухмыльнувшись, громко воскликнул:
– Ненавижу этот комариный гнус! И чтоб я его ещё и человеком кормил? Ну, уж, нет! – и он подошёл к Макарию, который был привязан к сосне, и чиркнул ножом по верёвке, возле правой руки. Потом жёстко воткнул нож в дерево и с твёрдостью сказал:
– Остальное доделаешь сам. Я – подонок, но, не всегда же, мне быть подонком, – и тяжело вздохнув, исчез в зарослях леса и своей мнимой твёрдости.
Слабеющей рукой, Макарий вытащил из сосны нож, разрезал свои путы и упал на дышащую временем траву, лицом вверх.
По синему небу летали стрекозы и мотыльки. Ощутимо пахло такой родимой и любимой хвоей. Птичье разноголосье возвращало Макарию жизнь восстановления и силу духа. Он поднялся с огромным трудом из этого травянистого чуда и приблизился к Берли. Когда сюда тот приполз, СКАЧАТЬ