Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания. Леонид Зорин

Чтение книги онлайн.

      СОБОЛЕВСКИЙ (зовет). Подать Александру Сергеевичу все, чего душа его просит. (Почти умиленно.) Боже, как идет человеку холостая жизнь. Он возрождается, у него иная осанка, его тусклые черты обретают осмысленность. Он делает разумные поступки. Давно пора, моя радость.

      ПУШКИН. Полно врать, милорд. Я здесь всякий день. Только слежу себе, чтоб с вашей шайкой не съехаться. Людям семейным вы не с руки.

      СОБОЛЕВСКИЙ. Пиши про то жене, а нас уволь. Ты порочен насквозь, милый, тебе без нас белый свет в копеечку.

      Ешь и догоняй. Твое здоровье.

      ПУШКИН. Оно бы не худо. (Медленно пьет.)

      СОБОЛЕВСКИЙ. Что, легче стало? Послушай, из меня только что выпорхнула строка. Возьми ее и употреби во благо отечеству.

      ПУШКИН. Что ж за строка?

      СОБОЛЕВСКИЙ. Чудо как мила. Жаль отдавать. (Махнув рукой.) Ну так и быть. «В ресторации Дюмэ».

      ПУШКИН. И все?

      СОБОЛЕВСКИЙ. Решительно все.

      ПУШКИН. Не много же отдал.

      АБАС-АГА. В краткости поэта – щедрость его.

      СОБОЛЕВСКИЙ. Браво, ваше высокоблагородие. (Нараспев.) «В ресторации Дюмэ». Перл! Перл со дна морского. Ты что – не ощущаешь ее дьявольской силы? Тут не просто строка, тут еще итог. Чувствую, что она должна венчать какую-то глубокую мысль. Вот только еще не понял – какую.

      ПУШКИН (пожав плечами). Уж в своем ли ты уме в ресторации Дюмэ?

      ЛЕВ СЕРГЕЕВИЧ. Недурно.

      СОБОЛЕВСКИЙ. Низко, мой ангел. Я бросил тебе жемчуг, а ты вернул мне отравленную стрелу. Филантропам всегда достается.

      ПУШКИН. Не жалуйся, такова жизнь.

      СОБОЛЕВСКИЙ. Да и рифма не бог весть что за сокровище.

      ПУШКИН. Не взыщи, для тебя сойдет.

      СОБОЛЕВСКИЙ. И это ты говоришь человеку, который на «камер-юнкер» нашел рифму «клюнкер»?

      ПУШКИН (мрачнея). Ну, такие подвиги раз бывают.

      СОБОЛЕВСКИЙ (следя за ним). Мне хмуриться – не тебе. Находочки жаль.

      ПУШКИН. Не радуйся нашед, не плачь потеряв.

      СОБОЛЕВСКИЙ. И то.

      Ешь, пиитушко, ешь бойчей. Мне вчуже глядеть приятно. От Степановой ботвиньи можно и взвыть.

      ЛЕВ СЕРГЕЕВИЧ. Христом Богом прошу, при мне ее не поминай! До смерти того дня не забуду.

      ПУШКИН. Да что ж тебе за печаль?

      ЛЕВ СЕРГЕЕВИЧ. Уж ты молчи. Я пришел обедать к тебе, доверчивый, как отрок. И чем ты встретил меня? Ты поил меня водой. Брат, знай: ночью я плакал. Я не плакал под дулами, под ядрами, я не плакал, проигравшись до нитки, не плакал, получая отказы единственных и неповторимых женщин, которых единственно и неповторимо любил, а тут, брат, я рыдал.

      СОБОЛЕВСКИЙ. А ведь точно страдает.

      ПУШКИН. Пожалуй. Только счета за его страданья мне шлют.

      ЛЕВ СЕРГЕЕВИЧ. Тягостен твой попрек, брат, тягостен. Ведь я должен поддерживать честь имени. Твоего имени, Саша. Я обрекал себя смерти, держал безумные пари, платил по двести за номера – СКАЧАТЬ