А там у высокого сталинского дома висит ребенок лет семи. Повешенный ребенок с зашитым ртом.
И я понимаю, что оказалась здесь не зря.
Я и должна была здесь оказаться.
И я пытаюсь привлечь внимание прохожих, показать им тело. Я обращаюсь к женщинам, старикам, идущим по улице. Но у них зашиты глаза и рты. Они слепы и не могут говорить.
Никто ничего не видит и не может сделать.
Кроме меня.
А мне некого позвать на помощь.
Черный ужас и тоска. Я просыпаюсь.
Утро.
Сумрачное осеннее утро. Моя спальня, привычно пустая. Обои в широкую золотисто-зеленую полоску. Книжный стеллаж у стены. Рабочий стол у окна. Платяной шкаф, забитый вещами, о которых я забываю и, забывая, не ношу. Трюмо с отваливающейся рамой.
Я дома, я одна, и мне ничто не угрожает.
Никто и ничто, кроме тараканов в моей голове.
Я встаю, умываюсь, чищу зубы. Пытаюсь стряхнуть с себя впечатления тяжелого сна.
Да, конечно, из такого тяжелого, сложного тоже растет оно, мое искусство… Эти сны, эта тревога, эта жизнь на грани патологии – плата за возможность творить, создавать никогда не бывшее. Но все же, пока невроз не пережит, не переработан, как он мучителен, как сложно с ним жить.
Я не хочу анализировать свой сон – все и так понятно.
Прошедший год был богат на какие-то нелепые, ненужные связи. Я терялась и путалась, не ощущая почвы под ногами.
Отношения с Виком давно завершились, но порой еще случались эпизоды, подобные вчерашнему. Было и другое, о чем сейчас не хотелось не то что вспоминать, вообще думать.
Я завариваю чай и машинально касаюсь смартфона.
На экране высвечивается бодрое «Доброе утро, котенок! Ты вчера была великолепна! Хочешь увидеться?»
О нет.
Писал один из тех, кого как раз вспоминать не хотелось, чье имя хотелось навсегда стереть из памяти, как и все, что с ним связано.
Дэн. Барков.
Если с Виком меня связывали сложносочиненные отношения, то с Барковым все было еще более запутано и мрачно.
Дело в том, что когда-то я была его игрушкой.
Рабыней.
Его нежной девочкой, с которой господин делал что захочет.
Это был странный и очень мощный опыт. В постели с этим человеком как будто размывались границы моего «я», я теряла себя, и вместе с болезненным наслаждением приходило чувство освобождения – свободы от условностей, приличий, необходимости быть хорошей девочкой, оправдывать чьи-то ожидания.
С Дэном было легко. Можно было не думать. Не надо было ничего решать.
Спортсмен, красавчик, высокий брюнет с пронзительно-зелеными глазами, он привык к женскому вниманию, привык брать то, что хотелось, ленивой равнодушной рукой.
В СКАЧАТЬ